– Нашла?

– И след простыл! – сердито ответила женщина. – Видно, через окно вылезла. – Интересно, куда она удрала?

– В летний театр, куда же еще, – ответила девушка, изящно подавляя зевок. – Ты же знаешь, мама, сегодня вечером дают оперу.

– Ну, пусть только вернется! – пообещала мать.

Взяла рабочую корзинку, села за стол и начала подрубать края кружевного платочка. Изредка она украдкой бросала взгляд на стройную фигуру дочери, облаченную в траурное платье.

Даже этот скромный наряд не мог скрыть ее праздничную сияющую красоту. Только проку-то от нее в захудалом городишке… Ни женихов, ни достойного общества.

Женщина вздохнула и спросила, не поднимая головы:

– Оленька, может, зря мы поторопились? Подумаешь, директор гимназии! Разве о таком женихе я для тебя мечтала?

– У нас есть другие предложения? – осведомилась дочь, не поднимая глаз от книги.

– Пока нет, но куда спешить? Тебе только-только исполнилось семнадцать! Сергей Львович, конечно, лучший жених в этом городишке, но кто знает… – Женщина опустила руки с шитьем на колени: – Если бы ты послушала моего совета!

– Я не стану лебезить перед их превосходительствами! – отрезала Ольга. – Унижаться, наперед зная, что ничего из этого не выйдет… благодарю покорно!

– Почему же не выйдет, Оленька?

– Потому что рядом со мной Лили будет выглядеть пугалом!

Ольга бросила книжку на диван и вышла из комнаты. Мать тяжело вздохнула, глядя ей вслед.

Красавица Мария Подборская в молодости совершила четыре ошибки. Каждая из них имела непоправимые последствия.

Первая ошибка: без памяти влюбилась в студента-медика, снимавшего мансарду в доме ее родителей. Вторая: приняла его предложение, не думая о будущем. Третья: перешла в православие, чтобы обвенчаться с любимым. Четвертая: родила Катю.

Сразу после свадьбы молодые по настоянию мужа переехали в жалкую полуподвальную каморку, служившую когда-то швейцарской. Днем Петруша учился в университете, вечерами подрабатывал ассистентом в городском анатомическом театре. Приходил поздно, уставший, падал на кровать и тут же засыпал. Сумасшедшая любовь выветрилась через год, но обратной дороги не было.

Получив диплом, Петр Богданов сразу увез жену в малюсенький городок, где имелось место уездного лекаря. После шумного цветущего Киева Обоянь показалась Марии неопрятной деревней. Дома здесь большей частью строились деревянные, кривые улочки заросли травой, на заборах кричали петухи, а единственная дорога, ведущая в город, была изрыта ямами, которые после дождя превращались в коварные непроходимые болота.

Мария оглядела покосившуюся избушку, ставшую их домом. Вошла в комнату, которую рябая девка Глашка гордо назвала «залой», раздвинула грязные занавески, потрогала жалкий цветок на подоконнике, упала на хромоногий стул и заплакала.

Слабость продлилась недолго. Отплакав, Мария, как обычно, вытерла щеки, засучила рукава и буквально вылизала убогое бревенчатое пристанище. Глашка только всплескивала ладошками, глядя как новая докторша полирует тряпкой закопченные окна.

– И не барыня она вовсе, – заявила Глашка, когда немногочисленная прислуга собралась на кухне. – Да рази барыни станут входить в такие низкие предметы: куды подевались две старые наволочки да скатерть после стирки? Известно, – на тряпки пущены. Нет, говорит, предъявь мне эти тряпки!

– А мне-то намедни говорит: ты крошки со стола не стряхивай, снеси цыплятам, – вклинилась кухарка. – Да где такое видано – птицу крохами кормить?! И каждый день нудит: вымой руки, вымой руки… Чай в навозе не роюсь!