Такое положение вещей сперва несколько удивляло молодых и довольно привлекательных девиц, но вскоре обе поняли бесполезность своих женских ухищрений относительно хозяина и переключились на других мужчин. А их в доме Ивана Христофоровича тоже было двое: ученик Сумского Золотов и садовник, он же истопник в холодное время года – Иван Стеблов.

Поначалу Золотов, как появился в доме Сумского, тотчас же приударил за Евдокией. Но очень быстро был приструнен Иваном Христофоровичем и прекратил свои попытки к сближению с красивой и молодой женщиной. Целыми днями он пропадал в мастерской, а вечером уходил отдыхать от трудов праведных куда-нибудь на Васильевский, где были у него друзья-собутыльники. Возвращался, когда дом уже спал, тихо пробирался в свою комнату и о женских чарах уже не думал.

Что касается садовника, то это был выходец из крестьян, мужчина лет пятидесяти с лишком, воспитанный в духе уважительности и трудолюбия. К тому же в деревне, что находилась в семи верстах от города, у него осталась семья, которой он регулярно отсылал заработанные деньги, навещая раз или два в месяц. Сумской любил Ивана Стеблова за трудолюбие и крепкий мужицкий разум – твердый и нерушимый.

Теперь же, когда Золотов уехал за границу, а в доме Сумского неожиданно появился Сергей Шумилов, – и Наталья, и Евдокия решили переключить свое внимание на него. Им нечего было делить между собой. Каждая знала, что рано или поздно и ей достанется лакомый кусок.

Хозяин поселил Сергея в небольшой, но очень уютной комнатке во втором этаже, с видом на Неву. В новом жилище кроме турецкой тахты, покрытой узорным покрывалом, был еще письменный стол с чернильным прибором, стул и два шкафа – для одежды и для книг. На стенах не было ковров, но зато нежно-голубые обои в тонкую золотистую полоску придавали комнатке Сергея вид значительный, а по сравнению с деревней Благово – просто роскошный.

Почти целый час хозяин посвятил тому, чтобы провести своего нового ученика по всему дому, познакомить его с расположением помещений и распорядком жизни. Сергею понравилось всё: от прихожей, где в специальном шкафу висела одежда и куда пряталась уличная обувь, до богато обставленного кабинета самого Сумского.

Но при всем том, что понравилось и даже пришлось по сердцу Сергею, больше всего – и это неудивительно – поразила его мастерская художника. Это была угловая комната, большая, размашистая, окнами на восток и на юг, так что практически весь день свет заполнял ее бледно-розовый объем. Здесь не отдавалось предпочтения ни изысканной мебели, ни коврам. Здесь не было ни стола, ни книжных полок. Здесь обитала сама Живопись, а ей кроме подрамника, мольберта да палитры не нужно было ничего.

– Вот, Сережа, – сказал Сумской, обводя руками пространство, – здесь вы будете работать. Не обращайте внимания на забрызганный красками пол. У вашего, как бишь его… Глазунова, должно быть, точно так же, а?

Сергей усмехнулся.

– Для начала, – предложил Сумской, – я дам вам несколько дней для небольших испытаний. Вот на этой бумаге (он показал на листы, сложенные на стуле в углу) вы нарисуете мне по памяти лошадь, собаку, какое-нибудь здание. И еще – так, произвольно – мужской и женский портрет. Справитесь?

– Постараюсь, – скромно ответил Шумилов.

– Можете использовать мои грифеля, они теперь также и ваши. А захотите – можно и углем.

– У меня с собой есть карандаши, – сказал Сергей. – Я захватил из Москвы.

– Что это? Покажите, – заинтересовался Сумской.

Сергей принес набор цветных и коробку простых карандашей. Иван Христофорович удивленно повертел в руках несколько шестигранных палочек, попробовал нанести на бумагу линию-другую.