Помещение церкви огласили звонкие аккорды. От того места, где они сидели, сцена была частично загорожена большим усилителем, и Эмили видела только нечесаного парня за ударной установкой. Как ни странно, инструментальная композиция в исполнении этого ансамбля больше напоминала музыку эмо, а не христианский рок. Наконец запел солист. К удивлению Эмили, голос у него оказался… приятным.

Она протиснулась мимо высокого мужчины с двумя детьми, чтобы лучше видеть группу. Перед микрофоном стоял долговязый парень с акустической гитарой медового цвета, одетый в черные джинсы, поношенную футболку и такие же, как у Эмили, бордовые кеды фирмы Vans. Это было неожиданно здорово: она думала, что солист окажется двойником Джеффри Кейна.

Девушка рядом с Эмили стала подпевать. Слушая текст, Эмили мгновенно сообразила, что группа исполняет ее любимую песню Аврил Лавин Nobody’s Home. Эту песню она постоянно слушала, когда летела в Айову, чувствуя себя той самой растерянной и опустошенной девушкой, о которой пела Аврил.

Когда стихли последние аккорды, певец отступил от микрофона, разглядывая толпу. Взгляд его ясных голубых глаз остановился на Эмили, и он улыбнулся. Внезапно ее будто током ударило, пронзило электрическим разрядом с головы до ног. Словно в кофе, что она пила, содержалось кофеина в десять раз больше, чем обычно.

Эмили украдкой огляделась. Мама отошла к буфету и о чем-то беседовала со своими приятельницами миссис Джеймисон и миссис Харт, с которыми пела в хоре. На церковных скамьях со спинками сидели в чопорных позах пожилые женщины, в замешательстве смотревшие на сцену. У исповедальни отец Тайсон, согнувшись в три погибели, хохотал над тем, что сказал ему какой-то старик. Поразительно, но никто не заметил, что с ней сейчас случилось. До этой минуты только два раза в жизни у Эмили возникало ощущение, будто в нее ударила молния. Первый раз в седьмом классе, когда она поцеловалась с Элисон в шалаше на дереве. Второй – минувшей осенью, когда поцеловалась с Майей в фотокабинке Ноэля Кана. Но, возможно, сейчас это произошло из-за того, что Эмили слишком устала на тренировке. Или это реакция на новый вкус энергетического батончика, который она съела перед плаванием.

Певец прислонил гитару к стойке и помахал толпе.

– Меня зовут Исаак, а это – Кит и Крис. – Он жестом показал на своих товарищей по группе. – Мы сделаем короткий перерыв и затем продолжим. – Исаак снова посмотрел на Эмили и шагнул в ее сторону. С гулко бьющимся сердцем она вскинула руку, чтобы помахать ему, но тут ударник уронил одну из своих тарелок. Исаак повернулся к своей группе.

– Дебил. – Смеясь, он пихнул ударника в плечо и вслед за своими товарищами скрылся за бледно-розовой занавеской, прикрывающей вход за импровизированные кулисы.

Эмили стиснула зубы. С чего это вдруг она ему помахала?

– Ты его знаешь? – раздался у нее за спиной голос, полный зависти.

Она обернулась. На нее смотрели две девчонки в форме академии Святой Троицы – белых блузках и плиссированных черных юбках.

– Э… нет, – ответила Эмили.

Довольные, девочки снова повернулись друг к другу.

– Исаак учится вместе со мной в математическом классе, – затараторила блондинка. – Он такой скрытный. Я даже не знала, что он играет в группе.

– А девчонка у него есть? – осведомилась ее темноволосая подружка.

Эмили переминалась с ноги на ногу. Эти ученицы католической школы были подобием Ханны Марин: худенькие, с длинными, отливающими глянцем волосами, идеальным макияжем и одинаковыми сумками фирмы