А еще через некоторое время мама пропала. Ни в школе, ни на школьном дворе ее не обнаружилось. Телефон отключен, естественно. Сан Саныч сидел над шахматной доской и силился понять, что это вообще было. На вопросы не реагировал. Нашлась синеволосая бабушка рядом со школьной помойкой, куда деликатно удалилась покурить. Увидела меня, перепугалась, бросила незатушенный бычок в мусорный контейнер. Туда же она механически бросила петарду, которую прихватила с собой, чтобы отметить успешное выступление внучки. Из контейнера пошел дым. «Уходим!» – сказала мама и припустила бодрой трусцой.

Спустя пару недель мама приехала в гости. Мы собирались в ресторан. Она зашла, разделась, но отказалась снимать «шляпку». Вместо «шляпки», кстати, у нее была шапка с бабочками-стразами по всей голове.

– Мама, обещаю, я все равно отвезу тебя в ресторан. Показывай!

Под шапкой мамин аристократический седой ежик, впоследствии «синька», оказался задорного оранжевого цвета с вкраплениями зеленого и пятнами черного. Как будто в стиральную машинку засунули панду с жирафом и крокодилом. И туда же – мамину голову. Она же утверждала, что смешивала оттенки «пепельный блонд» и «платиновый шик».

Одна моя знакомая работала парикмахером и рассказывала, как к ним в салон пришла милейшая бабуля в розовом берете и, смущенно стягивая головной убор, попросила «как-нибудь это исправить». Цвет ее волос оказался в тон берету.

– Меня попугай не узнает, – чуть не плакала бабуля.

И вот я решила, что подарю маме попугая. Может, хоть это ее остановит от дальнейших экспериментов. «Пожалей птицу, – сказала знакомая, – заведи что-нибудь конкурентоспособное. Например, хамелеона».

– Мне надо в аптеку, – объявила мама по дороге в ресторан.

Я затормозила.

– Сходите с бабушкой, – попросила я мужа и сына.

Оба отказались наотрез. Пришлось выползать мне. В аптеке была очередь.

– Пропустите! – воскликнула мама.

– На каком основании? – поинтересовался пожилой мужчина.

– Я – трижды вдова, – объявила мама и сняла шапку.

Мужчину сдуло.

– Мам, ты дважды вдова, – напомнила я.

– Это только официально, – ответила она.

В ресторане мама вышла покурить. Долго не возвращалась. Я пошла проверить, куда она запропастилась. Запропастилась она недалеко, но в чужой шубе, которую перепутала со своей. Номерок она, естественно, забыла. Шубу вернули хозяйке, маму вернули на место. Через пять минут прибежал гардеробщик с пачкой сигарет и зажигалкой.

– Олечка, я все купил, – доложил мужчина, которого, я готова поклясться, мама увидела впервые в жизни на входе в ресторан.

– Спасибо, Славик, – ласково сказала мама.

– Мам, ты же трижды вдова, – буркнула я.

– Дважды, пока только дважды.

Расплатились. Наконец выходим.

Я сто раз говорила себе, что маму надо водить в рестораны кавказской кухни, где она чувствует себя как рыба в воде. Впрочем, в последний раз мы уехали домой, а мама попросила оставить ее в ресторане. Уже на выходе она не выдержала. Держалась из последних сил, но не справилась с эмоциями и отправилась на кухню, чтобы рассказать шеф-повару, как правильно лепить хинкали. Ей качество защипов, видите ли, не понравилось. Естественно, я пыталась ее остановить, но сделать это – все равно что пытаться удержать несущийся на полной скорости бронепоезд. Проще лечь на рельсы. Через пятнадцать минут мама сидела с Мананой – женой шеф-повара – и пила домашнее вино. Еще через полчаса она пела с Арменом на два голоса. А еще через час она получила приглашение работать в ресторане. Кем угодно. Просто приходить и следить за качеством защипов хинкали. И подпевать Армену. А то он сказал, что вообще петь отказывается. Без моей мамы.