Мила снова вспомнила купеческие развалины и ту, истерзанную развратом… пи*ду.

Она внутренне съеживалась от этого названия. И ни за что бы, не произнесла его вслух, перед графом. Это было совсем неблагородное слово и звучало оно не на латыни, коей любил оперировать Анатоль. Это было русское и матерное слово. Но отчего то, когда она слышала его отрывистый и звенящий звук, ею овладевало чувство необъяснимого волнения и какого-то странного ощущения органичности именно этого названия. Да, это место и должно называться именно так, а не иначе. Но она молчала, не в силах признаться в том, что её язык мечтал произнести это слово, а уши мечтали услышать.

А далее граф показал ей коллекцию уже не картинок, а фотографических изображений.

– Видишь Мила, эти снимки я купил во Франции. Они очень дорогие. Тебе они нравятся?

Она ничего не отвечала. Он снова перевернул страничку. На ней была фотография красотки, сидящей в плетеном летнем кресле. Женщина закинула ноги на высокие подлокотники, и вся ее нижняя красота была представлена на суд зрителей. Странным было то, что на лобке у женщины не было волос. От этого все внутренности казались настолько открытыми, что Мила невольно ахнула и отвернулась.

– Ты так прекрасна в своей стыдливости, любимая. Смотри, на фото у этой блудницы виден роскошный бугорок, о котором я тебе рассказывал – clitoris. По-русски – клитор, похотник или секель. Ты слышала слово «секель»?

– Да, слышала…

– Ну, вот… Сегодня ты и кончила им. Я и сейчас сделаю так, что ты снова ощутишь неземное блаженство. Ляг поближе к краю и раздвинь ножки, как на картинке.

Сильная рука графа нажала на ее плечо. Она не удержала равновесия и упала. Он раздвинул ей ноги, а сам сел на пол. Она слабо попыталась отмахнуться и что-то возразить, но он не дал ей этого сделать. Он приник головой к ее паху. Она снова с удивлением почувствовала приятное касание к своей опухшей от возбуждения плоти. Но что это? Теперь он лизал! Лизал то самое место! Ее охватил ужасный стыд, почти паника… Но и эти чувства куда-то испарились. Она снова замерла в предвкушении того, неземного блаженства. Ах, как он ласкал ее… Как он это делал? Как вообще возможно сделать подобное с ее телом? Ее бедра снова поступательно задвигались. Прошло несколько минут, и она кончила так сладостно, что из горла прорвался хриплый стон, переходящий в крик.

– О, какая горячая девочка, – шептал граф, осыпая ее живот поцелуями. – Я видел, как сжалась твоя вагина и прелестный анус. У тебя такой розовый, чистый, тугой и нетронутый анус, – шептал он.

Она плохо понимала, о каком Янусе он говорил. Кто такой, этот Янус? Она вдруг сильно захотела спать. Голова ее склонилась к подушкам. Он лег рядом. Спустя время она услышала, что он встал и ушел в уборную. Он пробыл там минут десять. А после из уборной донесся стон. А может, ей это приснилось…

Проснулась она, по привычке, рано. Рядом с ней спал ее ненаглядный Анатоль. То, что вчера произошло между ними, выглядело неправдоподобной сказкой, каким-то чудным, волнительным и сладким сном.

«Так не бывает! – думала она. – Мое пребывание в этом доме вначале было похоже на кошмарный сон. А сейчас что? Я и сейчас не проснулась. Только этот сон внезапно стал настолько хорош, что я бы предпочла смотреть его всю жизнь».

Воспоминания обо всех унижениях, тяжелой работе, приказах Капитолины, злобных взглядах Руфины, казались ей настолько далекими, словно все это было в прошлой, ненастоящей жизни. За эти сутки она даже ни разу не вспомнила о матери и братьях. Все ее мысли были заняты одним графом. Его сильными руками, красивым лицом, чувственным ртом. Ей безумно нравился его запах – эта губительна смесь английского дорогого табака и французского одеколона. Даже его подмышки и живот пахли по-особому. «Кто он? Да он сам бог… Я не только отдамся ему навеки. Прикажи он – и я умру за него. Возможно, сегодня он сделает из меня настоящую женщину. Девочки говорили, что в первый раз – это больно. Ну и что? Я все стерплю. Все… Лишь бы он любил меня».