Тариэл тяжело поднялся и грузно возвысился над низкорослым Лисицким. Вид его после лежки был более не безукоризнен. Он провел языком по распухшей губе и, ощутив вкус крови, обрел утерянный дар речи.

– Николай Петрович! Сергей Васильевич! Поговорить хочу. Очень!

– Отговорила роща золотая, – Лисицкий пренебрежительно ткнул в лежащие деньги.

– Ну, извини, дорогой. Что хошь сделаю.

– Нет тебе прощения! – неожиданным фальцетом вскрикнул суровый Рябоконь. – Ты на неподкупность друга моего посягнул. Товарища по работе. В клетку гнуса общества!

Внештатники, забалдевшие от предвкушения того, как будут они сегодня рассказывать о происшествии в общаге, подхватили Тариэла под локти. Но тут как-то по особенному задумался Лисицкий.

– А что, Серега? Может, и впрямь поговорим? Попробуем спасти человека для общества. Может, просто оступился.

– Оступился, оступился, – гортанно запричитал Тариэл, крутясь меж оперативниками. – Давай поговорим! Зачем камера? Не убийца какой. Сергей Васильевич, любимый ты мой, ну давай присядем! Очень прошу!

Он осторожно потянул хмурого Рябоконя к свободному стулу, беспрестанно оглаживая за рукав.

– Отходчив ты больно, Николай Петрович, – недовольно пробурчал Рябоконь.

– Да что ты меня, как бабу в постель, тянешь! – раздраженно вырвал он руку. – Ладно уж, послушаем, может, и впрямь раскаялся. Хотя лично я очень сомневаюсь.

– А ты пока, – обратился он к Морозу, – возьми деньги, составь протокол, объяснения от понятых, – тебя ж, наверное, учили… Да, кстати, – он ткнул в утирающего кровь Тариэла. – Упал, потому что поскользнулся. Ну, да сами видели.

– А вам, деды, заранее спасибо, – Лисицкий, жестом предложив Рябоконю располагаться, увлек влюбленно глядящих на него студентов юрфака, а с ними и Мороза в дальнюю комнату. – Закончите и – свободны. Только отберите по букету побольше. Такие орлы, да с такими цветами – сегодня все крошки в общаге ваши будут.

– А может, подождем, Петрович? И с нами? Мы там для тебя свежий экземплярчик припасли.

– Не, не! – сконфузился Лисицкий. – Это по вашей части, по молодой. А наше дело стариковское – работать, работать и работать. Обеспечивать вам светлое будущее.

И без паузы, показывая, что сказанное – не более чем шутка, удрученно вздохнул:

– Хотя изредка и отдыхаем. Так что в другой раз подгребу. Да вот хоть с Виталием. Ну, хоп!

Заговорщицки подмигнув всем разом и оставив за собой шлейф обаяния, маленький опер захлопнул дверь лаборатории жестом капитана подводной лодки, задраивающего люк перед нелегким погружением.

Виталий же, спохватившись, глянул на часы и предвкушающе улыбнулся – он уже придумал спич, который произнесет по поводу утверждения Тальвинского начальником райотдела.

Хмурый Андрей Тальвинский вышел из здания УВД и остановился на крыльце, колеблясь, возвращаться ли в райотдел. Или – гори оно огнем – перейти площадь и накатить демонстративно сто пядьдесят в популярной среди ментов рюмочной – прямо под окулярами управленческих окон. За очередное несостоявшееся назначение!

От пережитого на аттестационной комиссии унижения и, главное, от краха надежд, которыми жил последний месяц, его то и дело потряхивало. А может, и вовсе пора написать рапорт на увольнение, да и закончить с этой незадавшейся милицеской эпопеей?

– Погодите! Вы Тальвинский? – остановил его выскочивший следом незнакомый капитан с повязкой дежурного по УВД. – Хорошо, что догнал! Начальник следственного управления Сутырин передал, чтоб вы срочно к нему поднялись.

– Какая уж теперь срочность? – буркнул, неохотно возвращаясь, Андрей. По правде, после случившегося никого из прежних своих руководителей видеть ему сейчас не хотелось.