Небольшой зал знаменитого Мюнхенского резиденцтеатра был достаточно уютен и поражал своим поистине баварско-королевским безвкусием!

С балконов и ярусов тяжко свисали булыжно-тяжелые и непропорциональные лепные гипсовые (а может, и бетонные) штандарты и знамена с лепными же кистями и бахромой. Для вящего реализма лепнина была раскрашена масляными красками «под ткань». Преобладали четыре цвета – красный, золотой, голубой и белый.

Многослойные кордоны полиции в штатском и агентов БНД – Бундес Нахрихтен Динст – учреждения, аналогичного нашим родным НКВД – КГБ – ФСБ, – мягко и вежливо проверяли у всех пригласительные билеты и мгновенно обшаривали опытным острым глазом каждого переступавшего порог резиденции. Часть агентов была наряжена в ливреи капельдинеров старинного театра: темно-коричневый камзол с золотым шитьем, белое пышное жабо у шеи, короткие, по колено, штанишки с золотыми лампасиками, белые чулки и грубые лакированные черные башмаки с квадратными носами и большими золотыми пряжками. А на голове – белый парик с пышным хвостом чуть ли не до лопаток.

«Интересно, вооружены ли они?» – подумал Михаил Сергеевич.

И в эту же секунду один такой ряженый капельдинер нагнулся, чтобы поднять упавший веер какой-то дамы, борт камзола у него оттопырился, и старый маэстро Поляков увидел у капельдинера под коричневым камзолом с золотым шитьем аккуратную оружейную сбрую с торчащей рукояткой большого плоского автоматического пистолета.

В последний раз Михаил Сергеевич Поляков носил пистолет почти полвека назад, и только всеармейское сокращение начала пятидесятых годов избавило его от необходимости таскать с собой эту штуку...

– Михал Сергеич! Мы вам в боковой ложе местечко заняли. И сцена – как на ладошке, и царскую ложу отлично видно, – сказал Полякову моложавый и очень элегантный русский вице-консул. – Идемте. Там моя Ветка места для нас держит.

И вице-консул почтительно взял Полякова под руку.

«Уж не по мою ли ты душу, мальчик?» – промелькнуло в голове у старого Михаэля Полякова.

На мгновение ему стало безумно жаль этого симпатичного русского, фамилию которого он, к своему стыду, все никак не мог запомнить. Хотя за последние три года на консульских приемах они с этим вице-консулом преломили уже, наверное, не один десяток рюмашей.

– Спасибо, Димочка, – улыбнулся Поляков. – Я буду вам очень признателен, если вы меня здесь секунду подождете. Я буквально на мгновение должен заскочить в туалет... По своей стариковской нужде. Храни Господь вас, Дима, от аденомы!..

– А что это такое? – спросил вице-консул.

– Счастливец! Он даже не знает, что такое аденома простаты! – рассмеялся Поляков и покинул вице-консула Диму.

Упомянув про аденому, старик слукавил: аденомы у него давным-давно не было. Его прооперировали еще лет пятнадцать тому назад в Ленинграде.

Но в туалет ему нужно было действительно. И нужда была совсем-совсем не стариковской.

Он заперся в кабинке, присел на крышку унитаза и вынул из кармана пиджака сотовый телефон, ничем не отличающийся от других таких же телефонов – разве немного потолще.

Нажал на еле приметную кнопочку и раскрыл этот телефон так, как раскрывают твердые футляры для очков. И перед старым М. Поляковым предстала во всей своей электронной красе и таинственности одна из последних игрушек деловой современности – спутниковый телефон-компьютер «Нокия-коммуникатор» стоимостью в одну тысячу долларов и весом всего в двести пятьдесят три грамма. Михаил Сергеевич надел очки, тщательно проверил, защелкнута ли дверь кабинки изнутри, и одним легким прикосновением к клавише на тестатуре компьютера под вытянутым зеленым экранчиком-дисплеем, прямо с туалетного горшка резиденции баварских королей в Мюнхене, в мгновение ока оказался в Нью-Йорке – в сети «Чейз-Манхэттен-банка», который и не подозревал, что одного из его давних и серьезных вкладчиков под этим вот номером зовут Михаэль, а по-английски – Майкл Полякофф.