Тут возница нетерпеливо рванул повода, и, взвизгнув, взвились застоявшиеся за много лет кони. Только грянули копыта в брызнувшую мостовую, да серный запах разбитого в искры камня остался против Гума.

Прямо вниз, мимо Василия Блаженного, прямо вниз, по Москворецкой улице, с неслыханным звоном неслась взбешенная четверка, мешались и рвались в воздух копыта.

По мосту, давя деревянную настилку, пронеслась и прогудела по мягкому, и взметнула с треском тысячи искр на граненом булыжнике Балчуга.

Одним махом перенесли кони Чугунный, и сразу за мостом – СТОП!..

Круто осадил возница, кони взвились на дыбы, и одну минуту точная четверка Большого театра стояла у Чугунного моста. Еще гудел зашибленный мост, тяжко храпели зелено-бронзовые бока коней, плясали и дробили копыта, и медный звон стоял над кварталами.

С почернелых морд падала желтая блестящая пена, и бронзовые хвосты тяжело осевших коней мели мостовую.

Здесь сошел медный возница и размял затекшие члены. Потом, волоча врастающие в землю ноги, вошел в пивную.

Чад и пьяный запах, гул и гармошка были в пивной. Сквозь туман и бутылки сотни багровых и темных лиц купали усы в пене.

Медный посетитель стоял у двери.

– Пару пива! – сказал он голосом, от которого умолкла пивная и, рявкнув, замерла гармошка[3].

Случайность

Поздней ночью или ранним утром, когда фонари еще горели, но свет их уже не давал бегущей впереди тени, я шел по Газетному переулку.

На углу Тверской два господина остановили меня.

– Милостивый государь, – сказал один из них, приподнимая шляпу, – прошу вас, укажите, как нам пройти к памятнику поэта Пушкина.

– Прямо. – И я тотчас узнал другого, который не произнес ни слова. Я узнал его, несмотря на то, что щеки его были бриты и мягкая шляпа покрывала его голову.

Высокий поблагодарил, и оба спешно направились вверх по Тверской. Благоговение, восторг и ужас приковали меня к месту. Через несколько минут я бросился их догонять.

Пушкин шел легким шагом, размахивая руками, в то время как его спутник медленно волочил громадные ноги и не отставал.

Уже подходя к Страстной площади, я решительно обогнал их и, снявши шляпу, обернулся лицом к Нему.

Он взглянул на меня быстрым и веселым взглядом и остановился.

– Вы поэт Александр Сергеевич Пушкин? – спросил я, удерживая сердце рукою.

– А вам зачем, сударь? – строго возразил его высокий спутник.

– Не правда ли, вы Пушкин? – продолжал я с отчаянием, заглядывая Ему в лицо.

– Истинная правда, если вы точно в этом уверены, – сказал Пушкин голосом, поразившим меня на всю жизнь.

Я глубоко ему поклонился и остался недвижен.

––

Придя домой, я поспешно и жадно разорвал все написанное мною ранее. Все, чем дышал я до тех пор, стало мне чуждым. Слова, сказанные Им, звучали во мне все время, собственный голос не доходил до меня.

Трепетно и терпеливо ждал я новой встречи. Я искал Его, тщетно заглядывая в лица встречных. Целыми днями бродил я по шумным панелям Москвы и каждую ночь сторожил пустую и светлую Тверскую.

Ровно через десять лет я снова увидел его.

Он быстро шел по Мясницкой, приветливо мне кивнул и исчез за углом[4].