– Роман Алексеевич, разве мы не заваливали школу ворохом жалоб на этого Мирзоева? – не выдержав, перебила его Евгения. – Да у нас каждую неделю какое-нибудь ЧП с этим Мансуром происходит! То учителя матом обложит, то изобьет кого-то!

Директор моргнул, затем откинулся на кресле.

– Факты? – коротко спросил он, и его взгляд стал колючим.

– Факты на лице моего сына, – решительно ответила Евгения. – Мирзоев вместе с Нурбаевым избили его, вам этого мало? Что должно произойти, чтобы вы наконец начали действовать? Чтобы он убил кого-нибудь?

– Госпожа Чащина, закон защищает в равной мере как вашего сына, так и Мансура, – произнес Роман Алексеевич. Он взял в руки карандаш, осматривая его со всех сторон, словно не видел ничего более занимательного. – Допустим, ко мне придут родители Мансура и обвинят вашего сына в избиении. Кому я должен верить?

– А для этого, Роман Сергеевич, вы тут и сидите, занимая кресло директора школы, – вмешался Павлов. – Осмелюсь напомнить, что в случае подобного инцидента в школе создается комиссия, которая осуществляет проверку изложенных сведений. Если информация подтвердится, то виновного могут привлечь к ответственности, тем более что школьникам, о которых идет речь, уже исполнилось шестнадцать лет. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – подтвердила Евгения.

– Ученик, систематически нарушающий дисциплину и закон, может быть поставлен как на внутришкольный учет, так и на профилактический учет в полиции.

Павлов посмотрел на Чащину:

– Мирзоев стоит на учете?

– Насколько мне известно, нет. Позвольте заметить, что с тем багажом хулиганских выходок, который имеет этот Мансур, его давно пора исключить из школы!

Роман Алексеевич отложил карандаш и беспокойно заерзал в кресле:

– Мы не вправе исключать ученика из школы, основываясь на голословных обвинениях. И вы это знаете.

– Отнюдь, – не согласился Артем. – Закон об образовании трактует это иначе. Отчисление из образовательного учреждения, которым в нашем случае является школа, допускается при достижении учеником пятнадцатилетнего возраста. Странно, что вы не слышали об этом. Роман Алексеевич, я рискну предположить причину, по которой вы так отчаянно защищаете этого хулигана. Парень заканчивает школу, ему остался всего год. Возиться с этим отчислением – та еще морока, я слышал, насколько это долгая и утомительная процедура. Да и в Департаменте образования вам попеняют: мол, сбагрили проблемного подростка, не справились! Куда проще кое-как дождаться выпуска и навсегда распрощаться с этим Мансуром. Вот только сколько еще он успеет натворить за этот год?!

Директор тяжело сглотнул и слегка ослабил узел галстука.

– Госпожа Чащина, вы не могли бы нас оставить на пару минут? – внезапно спросил он. Евгения, удивленно переглянувшись с Павловым, молча вышла из кабинета.

– Я слушаю вас, – проговорил Артем, и Роман Алексеевич наклонился вперед, словно намереваясь поведать адвокату страшную тайну.

– Послушайте, Артемий Андреевич, я все понимаю, – понизив голос, заговорил он. – Неужели вы думаете, что я не вижу, какой урод нам достался?! Да еще с Азаматом впридачу!

– Тогда мне непонятно ваше бездействие. Все рычаги воздействия на несовершеннолетних преступников у вас имеются! Вы – директор! Вы что, боитесь?

И, к изумлению Артема, директор кивнул.

– Да, боюсь. Я не стал это говорить при женщине… – начал он. – Понимаете, мы хотели приструнить этих парней. Дети мигрантов вообще головная боль многих школ, я ведь общаюсь с другими директорами и в курсе этой темы. Так вот, после очередной взбучки, которую мы устроили Мансуру, кто-то отравил мою собаку и сжег машину. Я сначала не связывал эти события с Мирзоевым, но через пару дней ко мне на улице подошли двое бородатых парней. Они говорили с акцентом, но я быстро понял, что от меня хотели. Мне намекнули, что, если я и дальше буду беспокоить Мансура, вместо машины сожгут мою семью.