. Уделять «слишком» много внимания русской истории, языку, культуре, вообще всему русскому было чем-то очень подозрительным. Русский народ ведь, «как известно», был народом-завоевателем и нещадно эксплуатировал другие завоеванные им народы.

В книгах, издававшихся в то время, обязательно подчеркивалось: «завоеванные» народы и народности были, как правило, «хорошие», а русские колонизаторы – «плохие». Даже местные национальные элиты, султаны, ханы, эмиры и их придворные, совершеннейшие тираны по отношению к подвластным им народам, превращались раннебольшевистскими историками и публицистами чуть ли не в народных мстителей и заступников.

В книге академика А. П. Окладникова, посвященной присоединению Бурятии к России[131], живописуются зверства русских «карателей и колонизаторов». У него буряты – однозначно хорошие, а завоевавшие их казаки – преступники и убийцы. То же самое в книгах того времени – о присоединении Грузии, Средней Азии или Северного Кавказа.

О завоевании Казанского ханства писали примерно в таком же стиле. Например, так расставляет нравственные оценки историк М. Худяков, в книге которого русские из войска царя Грозного изображены кровавыми мясниками, перед которыми бледнеют «отборные эсэсовцы». А противостоявшие им казанцы выглядят благородными борцами за независимость[132].

Но если до середины 1930-х годов «русский имперский колониализм» рассматривался в советской историографии как абсолютное зло, то затем он уже превращался в зло относительное. При Сталине полагалось отмечать и положительные стороны присоединения народов и стран к Российской империи (говорилось, разумеется, – «к России»).

В 80–90-е годы XX века, в эпоху «парада суверенитетов» и «распада советской империи» многие вернулись к позиции Худякова и Окладникова образца ранних 1930-х годов.

Татарские националисты до сих пор цитируют эти книги. Они и до 1985 года говорили о «тюрьме народов», но тогда еще применительно к царской России. Теперь объявили «тюрьмой народов» и СССР, закрывая глаза на многочисленные блага, которые принесла Советская власть «инородцам». Но поскольку Ленин из моды вышел, ссылаться на него перестали.

Реалии же говорят вот о чем: во-первых, не было в XVI веке никакого такого народа – казанские татары. Была казанская империя. Самая настоящая империя, осколок Золотой Орды. Правили в ней ханы-чингизиды, родственники ханов Средней Азии и Сибири. Примерно 10–15 % их подданных называли себя татарами и считались в этом государстве завоевателями. А народы Поволжья: тюркоязычные башкиры, чуваши и ногайцы и финно-угры: мордва, марийцы – были вассалами татарских ханов.

Не успела пасть Казань, как подданные ее империи добровольно присоединились к Московскому княжеству, присягнули на верность «белому царю». Тем более башкиры и ногайцы и до этого часто выступали союзниками Москвы. Ногайская Орда не была организационно низложена, она и далее автономно существовала в составе Московской Руси вплоть до Смуты.

В 1555 году в Москву прибыли послы от сибирского царя Едигера и обратились к Иоанну IV Грозному с поклоном и добровольным признанием своего вассалитета: «Возьми, Царь, всю Сибирь под свою руку».

Царь, разумеется, согласился и отправил в Сибирь своего посла и сборщика дани Дмитрия Курова. Таким образом, и сибирские народы (не только сибирские татары, но и ханты, манси и другие народности Севера) так же добровольно вошли в состав Русского государства.

Правда, там властвовали и антирусски настроенные местные князьки, среди которых – некий хан Кучум. Только о нем единственном сегодня и вспоминают школьные учебники, когда говорят о приходе русских в Сибирь.