Много постарался для разоблачения фантазий Гердера, Шафарика и его учеников-славянофилов русский славист и правовед Иван Михайлович Собестианский. «“Геройская травка” не была пересажена из чужих стран, а испокон века росла на славянской почве, – утверждал он. —Нигде мы не находим указаний, что древние славяне были народ пассивный, покорный, послушный, безнаказанно обижаемый другими народами, никогда не стремившийся к господству над миром, охотно соглашавшийся платить дань, лишь бы иметь возможность спокойно возделывать землю. Напротив, все дошедшие до нас памятники рисуют нам наших предков народом мужественным, храбрым, воинственным, жестоким, не терпевшим чужого владычества, нисколько не уступавшим в энергии, предприимчивости и удальстве немцам. Нигде не говорится о тихом и мирном разселении славян в полупустынных землях; напротив, из памятников видно, что славяне и не думали «выжидать удобнаго случая», пока немцам вздумалось бы двинуться вперед и очистить земли, а что, наоборот, славяне нападали на населенныя области, грабили, прогоняли или обращали в рабство местных жителей и, заняв вооруженною рукой известное пространство, удерживали его, опять-таки тою же вооруженною рукой». «Меч и копьё, а не соха и гусли прокладывали путь нашим предкам» – подытоживал Иван Михайлович.
Увы! Инерция мышления была, к сожалению, чересчур велика, рассуждения наследников Гердера и Шафарика слишком широко раскинули корни в умах образованного общества.
После революции к воинственности отношение сильно изменилось – «винтовочка, бей, бей, буржуев не жалей!» – но славяне «победивший пролетариат» интересовали мало. Люди собирались «нести счастье угнетённым всего мира», строить «земшарную республику советов», ну уж как минимум – «чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя!» Какие уж тут славяне, кому они интересны. Иловайский же и вовсе был признан мракобесом-черносотенцем, и озвучивать его идеи стало попросту небезопасно.
В послевоенном же Совсоюзе соратники товарища Джугашвили, начавшего к тому времени величать себя и свою партию «новыми славянофилами», славянофильские сказки про миролюбивых славян поставили на службу официально провозглашенной в 1951 году «борьбе за мир». Вот советский фильм «Садко», вышедший на экраны страны всего лишь годом позже: угрюмый норманн, обозванный, как и положено, «варягом», позорно лишенный бороды и обряженный в карнавальный рогатый шишак, кровожадно декларирует: «Наше счастье в том, чтобы убить врага!» Славяне-новгородцы тут же принимаются грустненько вздыхать: «Что это за счастье – кровь человеческую проливать», «Коли надо, так срубим, а только счастья в том нет».
Даже в «найденной» белоэмигрантом, сыном священника Юрием Миролюбовым «Влесовой книге», немало места уделяется жалобам на воинственных соседей (в особенности, конечно, германцев – «рогатых» готов и «скандинавских» варягов), постоянно нападающих на традиционно «мирных» славян – отчего бедняги вынуждены то и дело покидать прежние места обитания.
«Встреча двух миров», как любили в таких случаях писать советские журналисты: «миролюбивые» новгородцы, высаживающиеся на незнакомый берег без щитов, кольчуг и шлемов, с одним мечом на всех, и до зубов вооружённые «викинги» в рогатых шлемах и… с трезубцами – прямо черти с вилами, да и только… (Кадр из фильма «Садко» 1952 года)
Ну куда уж против такого почти двухвекового натиска бедной седенькой Марьванне, к тому же и подневольной. Тут вольные и образованные люди не выдерживают.
Вот в целом весьма адекватный историк Сергей Перевезенцев в книге «Древняя Русь», вышедшей в московском издательстве «Белый город», рассказывает про ругов-русов, и все ж нормально, пока рассказ не доходит до славян, с которым, по версии Перевезенцева, неславянские руги-русы столкнулись в Паннонии в VI–VII веках. И все, тушите свет… вместо исторических славян на сцену выплывают персонажи славянофильского лубка полуторастолетней давности, заклеймённой ещё в позапрошлом веке Иловайским «карикатуры». Расшитые рубашечки-сарафанчики, бородатые старички-старейшины, купальские веночки – полный набор залапанных до тошноты штампов. Ну и конечно, славяне миролюбивые-миролюбивые, с коровьей грустью и удивлением взирающие на «воинственных» руссов, а потом быстренько их ассимилирующие (иначе никак от ворога не отбиться, сами-то не воины) под все те же грустные вздохи о том, что нет-де покою, все война да война, видать, уходить надо…