Важным фактором, склонившим чашу весов в сторону прекращения попыток мифологизации сражения за Поныри, стало отсутствие серьёзной основы для этого. Если легенду о Прохоровке начали сознательно формировать уже через несколько недель после сражения с сугубо практической целью – прикрыть «дымовой завесой» просчёт и высокие потери, а окончательный вид она приобрела стараниями всей пропагандистской машины СССР лишь через 30 лет после рождения, то создавать миф о Понырях изначально практической надобности не было. Если не считать понятного желания областных властей создать на месте сражения достойный мемориал её защитникам за счёт средств союзного бюджета. Это сражение прошло в основном по намеченному командованием Центральным фронтом плану и оказалось вполне успешным. При тех силах и средствах, которые сосредоточило здесь советское командование, по-другому и быть не могло. «Лепить» же легенду без исторического фундамента практически на пустом месте через десятилетие дело крайне сложное и неблагодарное. Поэтому затея и провалилась.

Таким образом, к моменту распада СССР с различной степенью активности работа по изучению Курской битвы велась. Однако у советских историков не было реальной возможности глубоко, всесторонне изучить и объективно оценить её в целом, а результаты своих исследований донести до широкой аудитории. Практически вся литература по этой теме была существенно «отлакирована» цензурой, просчёты и недоработки заретушированы, документальные источники засекречены, а отдельные неудачные бои подавались как выдающиеся победы советского оружия. Причём в 1970–1980 гг. ситуация особенно ухудшилась. Во-первых, сократился выпуск научных изданий, при этом усилилось стремление цензурных органов выхолостить до предела открытые публикации, придав им поверхностно-описательный характер. Мемуары полководцев и военачальников «чистились» и правились, чтобы убрать из рукописей любые оценки и обобщения, которые могли вызвать у читателей сомнения или недоверие к официальной трактовке битвы.

Во-вторых, усилилось давление властных структур на авторов и творческие коллективы с целью не допустить появления «идеологически вредных» работ, т. е. с глубоким всесторонним анализом событий и адекватными выводами. Поэтому свободный доступ в военные и государственные архивы по-прежнему был закрыт для исследователей. Хотя в это время на Западе значительная часть документов минувшей войны уже была рассекречена. Всё это привело к тому, что в СССР за весь послевоенный период не было издано ни одного научного труда, в котором подробно, с использованием имеющейся базы советских и трофейных документальных источников анализировался как период подготовки, так и ход Курской битве в целом. Единственная книга Г.А. Колтунова и Б.С. Соловьёва «Курская битва», увидевшая свет в 1970 г., не только не была доработана с учётом новых возможностей, а, наоборот, сокращена до объёмов брошюры и напечатана лишь однажды, в 1983 г.

В-третьих, открыто игнорировались результаты работы историков и мнение участников битвы, опубликованные в 1960-е годы. Существенно расширился масштаб мифологизации событий под Курском, особенно Прохоровского сражения, помимо средств массовой информации, военно-исторической и мемуарной литературы, к этому процессу более активно и широко начали привлекаться киностудии, телевидение и музеи.

В-четвёртых, ушла в небытие традиция выпуска документальных сборников по истории Великой Отечественной войны для специалистов (преподавателей академий, военных историков), публиковать в открытой печати подлинные материалы по Курской битве. Эффект же от тех архивных материалов, которые всё-таки были напечатаны в «Военно-историческом журнале» в юбилейном 1983 году, оказался сравним с эффектом капли влаги, упавшей на выжженную солнцем почву. Так как к этому времени научная разработка истории Курской битвы практически прекратилась.