– А ты как думаешь? Может, у тебя лишнее бабло есть, чтобы поделиться?

Это была последняя фраза, которую Кит помнил.

…

– Урод мундявый, – крикнул Подсосёнок, убегая и оглядываясь на ходу. Кит чувствовал шлейф тщательно скрываемого ужаса, остающийся там, где петляли его следы. Тощая задница смешно подпрыгивала на бегу, и он почему-то вспомнил слухи, что банда его имеет по очереди.

– Только рыпнетесь ещё хоть раз, – торжествующе послал ему вдогонку Кит и наклонился, поднимая с заплёванного окурками асфальта телефон. Он не помнил тот момент, когда мобильник выпал из кармана его куртки. Честно говоря, вообще не понимал, куда и почему эти придурки сейчас убегали. Их пятеро, он – один. Гаевского уже тоже след простыл. Что не вызвало никакого удивления, потому что это был закон природы – от проблем Гай всегда убегал и прятался. И вокруг никаких, даже случайных, прохожих. Чего бы им делать на вонючих задворках мироздания? Совершенно никого, кто бы мог их заставить в таком ужасе броситься врассыпную.

Потрогал внезапно занывшую губу. На руке осталась кровь. Губа, судя по всему, лопнула от удара. Только…. От какого? Память оставалась девственно чистой. Всё, что происходило от момента, когда рыжий Эрик, расслабленно вихляясь, подошёл к этому тюхле Гаю и сказал: «Деньги гони!», до мгновения, когда Никита стоит и вытирает грязной рукой кровь, сочащуюся из разбитой губы, в его памяти совершенно не проявлялось.

Кит нажал на вызов Рая. Тот включился, и фоновые звуки столь приятной слуху репетиционной неслаженной какофонии, резанули сердце тоской. Бухали басы. Они уже все собрались и играли, Никите до слез захотелось быть в то же мгновение там, с ними.

– У меня форс-мажор, – просвистел он в телефон, действительно чуть не плача. Говорить было больно, губа распухала. – Я не могу сейчас. Не ждите.

– Парень, ты в порядке? – встревожено спросил Рай. – Что-то нужно?

– В порядке, – произнёс Кит с трудом и дал отбой. На него навалилась вселенская усталость. И ещё почему-то слезливость. Всё, о чём он только успевал подумать или увидеть, тут же подходило комком к горлу и вызывало желание заплакать. Последней каплей стала глубоко беременная встрёпанная кошка, рыжая, как Эрик. Она протащила свой невероятно разбухший живот за один из мусорных баков, и Кит, зацепив глазами её ободранный жалкий хвост, вдруг всхлипнул в голос. Зажав рот рукой, кинулся назад, домой. Пока кто-нибудь не увидел этого позора.

– Почему ты позволил себя побить? – с раздражением сказала мама. Это всё, что она сказала, увидев его перекошенное лицо. Скрываться не имело никакого смысла, она не будет беспокоиться о Ките.

Он – поздний ребёнок, очень поздний, родители произвели его на свет уже глубоко за сорок, обычно над такими детьми трясутся, но у мамы Никита вызывал только раздражение. Сколько он себя помнит, любое падение, рана, неудача злили её. Отбрасывали Кита всё дальше из светлого круга одобрения, в который он с раннего детства всё время хотел попасть. В отличие от всех его друзей, стремящихся выбиться из-под опеки родителей, он наоборот хотел, чтобы его пусть чрезмерно, но опекали.

Никита Званцев не был плохим парнем. И старался быть ещё лучше. Бог ты мой, он всё время старался понравиться своим собственным родителям. И не понимал, почему они все время холодны. Иногда ему казалось, что будь он щенком или котёнком, у него появилось бы больше шансов на их тепло. Хотя всё, что нужно мальчишке в том или ином возрасте, у него имелось. Роботы-трансформеры, радиоуправляемые машинки, велосипед. Затем, по мере того как Никита взрослел, появился хороший ноутбук, Дорогой телефон, планшет последней модели.