Анна фыркнула и вздрогнула, боковым зрением увидев в стороне неподвижную фигуру.

Площадка сквера, фонтан. И посол Лааа’м возле него. Мощное такое дежавю.

***

При виде посла Анна ощутила стыд. Едкий, кислотный, который испытываешь за другого, хотя сам ни в чём не виноват. Сомневаясь, что послу сейчас нужно общество людей, Анна собралась было незаметно уйти, но, видимо, долго думала – он, как и в прошлый раз, её заметил. Поднял руки и сообщил формально:

– Я желаю доброго вечера. Уважаемая Анна Зейдман-сан.

– И вам доброго вечера, уважаемый господин посол, – отозвалась Анна и подошла немного ближе.

Снова, как в прошлый раз, она испытала это неловкое чувство – вроде бы и нужно уйти, а как – непонятно. Неприлично уходить, только поздоровавшись. Но и заводить светский разговор с айнна’й – так себе идея. Будь он человеком, Анна выразила бы сочувствие по поводу той неприятной ситуации. Но не была уверена, что здесь это уместно.

Посол молча смотрел на воду. Анна тоже перевела на неё взгляд. Задумалась – фонтан выключат на зиму? В этих краях зима мягкая, тёплая. Может, и оставят.

По воде пошли круги. Начинался дождь, и Анна поёжилась. А потом вдруг вспомнила, как Аа’мман подставлял ладони дождю. И сделала так же. Мелкие капли падали щекотно, часто.

Подняв глаза, Анна увидела, как медленно и плавно посол повторяет её движение и содрогается всем телом. Но руку не убирает. Ждёт.

Было в этом что-то завораживающее. Его кисть с нечеловечески-длинными пальцами казалась почти чёрной в тусклом свете. И только ладонь была светлее. Рука не двигалась, но иногда рефлекторно дёргалась от редких дождевых капель.

– Надо идти, – негромко произнесла Анна, – дождь станет сильнее. Вы промокнете.

После паузы посол посмотрел ей в глаза и проговорил:

– Не вредит.

– Нет, – согласилась Анна. – но можно замёрзнуть и заболеть.

– Разумно, – согласился посол, но не шелохнулся.

Анна тоже не уходила и не убирала руку, хотя пальцы коченели. Ей хотелось ощутить этот дождь целиком, во всей полноте. И она, слегла сдвинув капюшон назад, подняла голову к небу, подставила лицо.

Боковым зрением она увидела, что посол поступил так же и прикрыл глаза. Видимая часть лица стала мокрой, тонкие струйки стекали по надбровным дугам, по векам, затекали под ткань, закрывавшую лицо.

Вспомнив, что в культуре айнна’й не приняты прощания, Анна развернулась и ушла, оставляя посла наедине с дождём.

Спалось ей удивительно хорошо и спокойно.

***

Утром позвонила Сяомин. Её голограмма помотала лохматой головой, зевнула и сообщила:

– Очень странная новость, которую мне просто больше не с кем обсудить.

– А у меня шесть утра, привет, – зевнула Анна, выбираясь из кровати.

Сяомин выругалась и принялась извиняться – перепутала время.

– Рассказывай уже, – велела Анна, спускаясь с планшетом на кухню.

– Ладно. У тебя багет в холодильнике, на верхней полке. И сыр есть, я оставила.

– Ты прощена, – сквозь очередной зевок отозвалась Анна и принялась готовить завтрак и варить кофе. – Что за новость?

– М… В некотором роде…

Вообще-то, смущённая Сяомин – зрелище пореже танцев радужных китов на Пандоре.

– В некотором роде?

– Фрэнк Антонов.

– Что – Фрэнк Антонов?

– Всё.

Анна едва не обожглась о турку, зашипела и помотала головой.

– Ничего не понимаю.

Голографическая подруга закатила глаза:

– На свидание мы с ним вчера ходили, вот что!

Очень повезло, что кофе мирно стоял на плите. Иначе Анна бы его, пожалуй, пролила.

– Ты с ума сошла?

***

Не то, чтобы Фрэнк Антонов, единственный и любимый, но очень уж взбалмошный сынок левой руки президента Клевера Светланы Антоновой, был так плох. Даже напротив. Высокий блондин, голубоглазый, с широкой улыбкой. Красавчик – будто сошёл с постеров к древнему кино. Белая Кошка новой формации – в Академии учился в детстве, всего пару лет до закрытия, потом восстановился и прошёл экспресс-курс. Водит собственный корабль и, по мнению некоторых, заметно подражает Тому Самому Шеро в манере ведения эфиров.