– Чего ждешь, оборотень? – спросил незнакомец и сдвинул капюшон. Черные глаза на бледном лице горели отсветами колдовского огня. – Наш час близок! Прими свой истинный облик и покажи этим жалким червям, чья здесь воля!

Он ткнул посохом в пыль под ногами, и ворон слетел с него, хлопая крыльями и разразившись сварливым карканьем.

Зверь рванулся наружу, подкосив Волшану ноги. У висков заломило как никогда прежде. Колдовской приказ ломал его волю, словно жалкий прутик, и не было на груди волохова оберега, чтобы защитить. Была лишь дорога, колдун в круге огня впереди – и вои за спиной, беззащитные перед колдовством. А еще – злость, какой Волшан раньше не испытывал. Холодная и опаляющая одновременно.

Кто-то из дружинников бросил обезумевшую лошадь и ринулся к колдуну, выставив копье, но огонь стеной поднялся на его пути, и молодой вой с криком повалился на землю. Над плечом Волшана пропела стрела и огарком упала за пределами колдовского круга.

Волшан закричал страшно, нечеловечески, сопротивляясь обороту, колдовству, страху и себе самому. Вытянул меч из ножен оглушенного десятника и выпрямился, надрывая сведенные судорогой жилы. У него был шанс решить, кто же он такой, в конце концов? И оборотень всем существом чувствовал – другого шанса не будет никогда.

– Истинный облик, говоришь? – прохрипел он. На губах треснула корка, и рот заполнился вкусом крови. – Сейчас, покажу!

Колдовской огонь не жег и не причинил ему никакого вреда. Не от таких, как Волшан, он должен был защитить колдуна. Совсем еще нестарый, тот удивленно смотрел, как нагой и грязный человек перешагнул пламя и, не замедляясь, с широкого замаха снес ему голову вместе с капюшоном. Посох выпал из ослабевшей руки, обезглавленное тело колдуна мешком осело в пыль и вместе с ним осело пламя, не оставив после себя никакого следа.

Волшан повернулся к десятнику, которого поддерживали два воя, и направился прямо к ним, не обращая внимания на ощерившиеся в его сторону острия мечей. Почти наткнувшись на один из них, Волшан протянул руку. Княжья печать тепло засияла, едва ее снова коснулись пальцы Волшана. Он сдернул тесьму с пояса дружинника, надежно упрятав амулет и оберег, словно свою судьбу, в крепко сжатом кулаке.

– Меня зовут Волшан. Я – княжий избранник. Иду к Лысой Горе, и это принадлежит мне!

Получилось негромко, но услышали все. Зверь недовольно ворочался в его груди, но Волшан знал, что никакой власти над телом у волка больше нет. Никто – ни жрец, ни колдун, человек или нежить – больше не сможет решать за Волшана, кем ему быть. Он сделал свой выбор.

Дальними тропами ходит он и многими именами зовется. Дважды десятеро господ говорят ему, но нет над ним повелителя. Знак Бездны на теле его и чужой Крест, но нет Тьмы в его сердце…

Бояново пророчество. Стих тридцать третий

Дорога в этом месте делилась надвое. По левой обочине еле-еле ковылял старик с берестяной котомкой на плече.

Андрей остановил лошадь, спрыгнул, подошел поближе:

– День добрый, отец!

– И тебе здравствовать, воин! – Дед, прищурившись и закрыв ладонью глаза от солнца, окинул взглядом Андрея.

Вблизи старик выглядел не просто пожилым – древним. Густая сеть морщин, кожа вся в россыпи темных пятен, тонкий бесцветный овал рта. Только глаза были не старые – яркие, блестящие, любопытные.

– Не видел, отец, дружина здесь не проходила из Киева?

Старик на мгновение задумался, затем кивнул:

– Видал, видал. Проезжали здесь люди ратные. Отстал ты, что ли?

Что-то не так было с дедом. Андрей не мог понять, что его беспокоило, но унять странную тревогу не мог.