Вот так всегда у нее – не думала не хотела, а вдруг сорвалась, полетела, преодолела препятствия… То ли дело я – целый день готовилась, накручивала бигуди…

Серёжа, изумившись бигудям, спросил:

– Ты что, хочешь поразить тибетских монахов???

Легкое дыхание, способность “вальсировать” до последнего – одно из главных свойств ее жизни. Уверена: возьмись каждый из нас, любимых ее друзей, рассказать о том, “какой – он ее хорошо знал”, всего лишь верхушка айсберга покажется из океана (если этот горячий гейзер вообще можно сопоставить с айсбергом!).

Что я знала о ней, если только догадывалась о ее сумасшедшей любви к родителям:

“…Уже поздно. Пора заканчивать письмо. Я вообще люблю писать письма поздно вечером или ночью – тогда настрой другой, он передается на бумагу. А с бумаги вам. Не живое, конечно, общение, но в чем-то даже более близкое, потому что с глазу на глаз говорится всё время о чем-то будничном и не самом главном. А самое главное, что я вас ужасно, почти болезненно люблю, очень виню себя за то, что не могу быть с вами рядом, хотя знаю, что это для вас самое главное в жизни. Оттого мучаюсь и все время молюсь за вас. Только будьте здоровы и живите долго. А пока мы есть друг у друга, нам никакие мысли не страшны.

Целую крепко-крепко. Буду искать вас во сне”.

Когда и слыхом не слыхивала ее виртуозный английский: если б дело дошло до писательства, ей пришлось бы решать – на каком языке писать.

Не читала странных ее, провидческих стихов.

Не видела – мчащейся по отвесной стене на горных лыжах.

…И танцующей танго…

Ни сном, ни духом не подозревала, что она – профессиональный пловец, серьезный спортсмен с соответствующим характером.

Зато про ее уникальную способность к иностранным языкам и русалочью повадку хорошо знали Александр и Николь Гратовские, основатели посольства дельфинов и китов на Земле, создатели всемирного фестиваля дельфинства на острове Тенерифе в порту Лос-Гигантес, не зря они доверили Ире налаживать контакты всемирного человечества с народами океанов.

Казалось, она мимоходом стирает любые границы – между странами и континентами, островами и материком, океаном и сушей, иллюзией и реальностью, а вот теперь еще – и между Землей и Небом.

Кому она посвятила этот стих – обитателям морей или суши? Или тому невыразимому, что соединяет и тех и других?

Я же видела в ней острое, соколиное или сорочье, внимание к деталям, которые всё время оказываются важнее обстоятельств, восходящую интонацию повествования, клавиатуру периодических обломов и восторга, по которой ее рассказ при всякой нашей встрече (включая предпоследнюю, майскую, на празднике открытия Лёней Тишковым бронзового монумента Водолаза в Парке Горького, куда она пришагала сама – как раньше!) – взбегал до верхнего “до”, до счастливого разрешения, до надежды на исцеление и чудо.

Я говорила:

– Тебе надо писать прозу. То Стенли Бингу, то Босоногому доку, то нашему “Толлику”… ты даришь свой неповторимый слог[1]. И в этом – мимика и жест, трюк и фраза, не говоря об интонации…

Но за текстом, как за кадром, стоял невидимый груз преодоления растущих, будто на дрожжах, препятствий, чему никто из нас до поры до времени не придавал особого значения, столь это грациозно и легко преподносилось.

В мае 2014 года мы с Лёней улетали в Японию, Лёня задумал сделать “Луну Басё” из пня снесенной бурей японской криптомерии с громадными извилистыми корнями – возжечь внутри лунный свет, как в стихотворении Мацуо Басё: