– Переехала вместе с семьей. Ты мог бы позвонить.

– Да никто трубку не взял. – Я лишь открываю рот, когда он укладывает на лопатки: – Твоего номера у меня нет.

А я его в глупой надежде не меняла с тех самых пор… дура.

Наверное, замолкаю я слишком явно, но мне резко становится некомфортно. Все связующие ниточки с прошлым оказываются разорваны в хлам, на соседнем сидении – почти незнакомый парень, в груди – беспросветный холод, в волосах – беспорядок. Красноречиво молчу с миллионом вопросов на языке, что собиралась задать ему: и про футбол, и про Кристину, его крестную, у которой он первое время жил, и о том, как оказался в Лиге плюща. «И про мулатку Грейси с фотографий», – нашептывает голос разума, пока сердце пытается игнорировать очевидные вещи. У Ярика ведь все хорошо там, в другом, далеком от меня мире. И совсем скоро он туда вернется.

– Куда ты дела очки? – спрашивает, а я почти с яростью отбиваю подачу.

– Сделала коррекцию зрения.

Что значит его эта новая повторяющаяся ухмылка?

– А пирсинг откуда?

Я заправляю прядь волос и провожу пальцами по исколотому уху. На самом деле, пирсинга гораздо больше – физическая боль помогала справиться с демонами в голове. Каждый раз, когда терпеть становилось невыносимо, я бежала прокалывать что-то. Часть даже успела зажить. 

Слишком тяну с ответом, кожа на левой щеке начинает гореть – теперь он рассматривает меня. Ловлю взгляд, ускользающий ниже по шее. Натягиваю куртку до подбородка.

– Соски не проколоты, если ты об этом.

– Ну да, теперь там хотя бы есть, что прокалывать.

– Эй! – возмущаюсь и пихаю кулаком в плечо. 

Это чуть разряжает атмосферу. И не буду врать – льстит, что заметил. Раньше, пока я серьезно занималась балетом, была плоская, как доска. Сейчас в объемах прибавила, мне самой нравится.

– Ты все так же не умеешь принимать комплименты, – заявляет.

– А ты все так же не умеешь их делать.

Он пожимает плечами и вдруг поворачивается ко мне. Что такое? Горит красный сигнал, на дороге – ни души. Дрожь пробегает по спине от его близости.

– Слушай, Рит, – он меня почти никогда по имени не звал, – я не воевать приехал. Не ради этого здесь.

Не ради тебя, – слышу между строк.

– Я согласен с тобой, давай просто…

– Давай, – быстро соглашаюсь, чтобы не успел произнести слова, которые окончательно разобьют сердце, – уже зеленый, можно ехать.

Но Ярик не спешит. Вглядывается, будто читает меня, а потом убирает волосы с моего лица и невыносимо сладко улыбается.

– Мне нравится, как они отросли.

Не думать, не думать, не искать подтекста! Ярик всегда такой, Рита, не забывай об этом, – повторяю себе как мантру оставшуюся часть пути.

А едва машина останавливается перед домом, сбрасываю куртку и отстегиваю ремень. 

– Пойду предупрежу, чтобы ворота открыли, – бросаю и бегу прочь.

Конечно же это не обязательно, охрана и так видит по камерам хозяйский автомобиль. Но мне нужно больше воздуха и расстояния, иначе…

– Дядь Вов, – только я, кстати, могу без скандала так отчима называть, – блудный сын ваш вернулся. Привет, мам!

– А ты чего такая мокрая? Дождь был? 

– Да, ливень, – вру и спешу наверх.

В спальне стягиваю промокшую одежду и быстро переодеваюсь в пижамную майку, пытаюсь тщетно расчесать спутавшиеся волосы. Только собираюсь сгонять в ванную, как слышу где-то внизу знакомый голос. Нет, рисковать не буду. Нахожу запасы ватных дисков и мицеляркой стираю остатки макияжа: умоюсь завтра, так уж и быть.

В какой-то момент оборачиваюсь, и на секунду кажется, что я вижу Яра через приоткрытую дверь. Моргаю, и мираж исчезает. Нет, я точно схожу с ума. Запираюсь на замок, чего не делала уже… вообще никогда не делала. Прыгаю в кровать и укрываюсь пледом с кресла, потому что так и не согрелась.