Так и я, продымившись табаком, одурев от него, все думал и думал о том, как же совместить эти требуемые от меня качества будущего сочинения. И в конце концов это всегда получалось. Я был так хорошо натренирован, что заставлял себя сделать то, что от меня ожидали, и сдавал рассказ или какой-нибудь очерк к какому-нибудь празднику или очередной кампании. Причем удостаивался еще и похвалы.

Социальный заказ как сила, толкающая художника к подлинному творчеству, и в самом деле существует. Однако он выглядит совершенно иначе. А вот как именно – об этом разговор пойдет позже.

По истинно социальному заказу был написан мой первый роман «Не хлебом единым»… Никто мне не давал специального задания писать этот роман, никто не задавал каких-то параметров, как никто не рисовал для меня фона, который должен был преобладать в романе. Социальный заказ я получил непосредственно от общества – социума. И сразу куда-то исчезла Пифия.

Я расскажу, как это получилось, но стоп…

Думаю, не будет вредным сказать несколько слов о себе, открыть некоторые ранние страницы моей биографии, без чего, мне кажется, не всё будет понятным. Например, почему я, прожив семьдесят лет, так и не стал членом партии. Действительно, почему? Вступить в партию был у меня случай и не однажды. Это происходило так: какой-нибудь очередной парторг в редакции, где я работал, отводит меня в сторону и говорит примерно следующее:

– Дудинцев, черт возьми, долго ты будешь так болтаться беспартийным?! Пора вступать в наши ряды!

Я ему отвечаю:

– Охотно. Готов хоть сейчас, но мне нужна рекомендация…

– Так я же тебя хорошо знаю! Я первым дам тебе рекомендацию!

– Отлично, – говорю я. – Наконец дождался этого дня.

– Ну вот, давай пойдем и побеседуем. Должен же я знать, что там у тебя есть… Хотя что такого может быть в твоей биографии: ты человек молодой… Ну, пойдем!

Мы уединялись, и я начинал рассказывать:

– Я родился в помещичьей семье…

Был такой род Жихаревых, владевший на юге России (теперь это Украина) крупным имением. В 1918 году, не успел я родиться и вдохнуть воздух окружающего мира, однажды нагрянули какие-то люди с винтовками и поставили к стенке – расстреливать – моих бабушку и мать. А мать-то со мною, полугодовалым, на руках. Застрелили бабушку, после чего подняли винтовку на мою мать… Но она взяла ее за дуло и опустила. Тут один из «гостей», более пожилой, чем остальные, видимо, он имел больше жизненного опыта и сердца, приказал остальным:

– Оставьте их!

Таково было мое крещение. Рассказываю об этом парторгу, а он отвечает:

– Ну что ты, Володя, какая чепуха. Такое с каждым могло случиться, ты же тогда младенец был. Знаешь, давай мы с тобой как-нибудь встретимся и все решим…

И больше он ко мне не подходил. Не подходил больше к нему и я.

Я воевал. Был командиром пехотной роты. На войне было гораздо проще со вступлением в партию – помните: «Если не вернусь, прошу считать меня коммунистом». Но рекомендации мне не давали и тут. Я по своей какой-то наивности, немного посмущавшись, рассказывал… приведенные факты моей биографии, на что слышал в ответ:

– Ну ты молодец, Дудинцев, что все так честно рассказываешь. Не скрывай прошлого, это самое главное.

И на этом все кончалось.

Мать рассказала мне, что мой отец, девятнадцатилетний штабс-капитан русской армии Семен Николаевич Байков, был расстрелян в Харькове. Родив меня в совсем юном возрасте, она в восемнадцать лет осталась вдовой.

Юность моей матери была омрачена тяжкими испытаниями.

Потеряв мать, расстрелянную в Жихаревке на ее глазах, она едет в Харьков, чтобы найти тело мужа. И находит его во рву среди трупов других, тоже выброшенных из госпиталя и убитых офицеров. Считается, молодость быстро лечит раны. Но след остался, конечно. Мама рано тяжело заболела и к пятидесяти годам умерла.