Костыль стянул маску и сплюнул.

– Матвей, хорош гнать… Это я.

Вместо металлического рыка по металлу зацокали металлом набоек. Невысокий, в ладно подогнанном стареньком «дубке», в кожаном шлемофоне и маске, Матвей спустился вниз очень быстро.

– О как, какого бешеного пса к нам принесло попутным ветром. Откуда путь держишь, менестрель сраный?

– За сраного можно ответить, – Костыль хмыкнул. – После дежурства, само собой. Да и не пою я больше.

– Ну да, как я забыл. После женушки Кривого и мне бы петь не захотелось. Чего ж не остался, если сделал супругу серьезного человека вдовой и хозяйкой целого курятника?

– Не люблю деревенскую жизнь. И в говне ковыряться тоже не люблю. Да и бабенка глуповата. Так… на пару раз отдохнуть, хотя, сам понимаешь, сиськи зачетные. Неужель никого не нашла?

– С таким приданым как же не найти, нашла. Это кто?

– Знакомые. Помогли с Черкасс удрать.

– О как. Есть из-за чего удирать?

Костыль ответил не сразу. Азамат понял. Расскажешь про хрень, творящуюся в селе, – можно помереть прямо здесь. Если, конечно, в карантин не попадешь в лучшем случае.

– Перебежал дорогу тамошнему голове. Сам понимаешь, из-за чего. Больше сисек богу сисек. И самогона.

– Дурак ты человек, – Матвей усмехнулся, – нигде не задерживаешься из-за одного и того же. Погубят тебя бабы.

– Погубят его не бабы, а неумение думать головой и умение думать чем-то другим, – Уколова не выдержала. – У меня девочка убежала, надо…

– Надо? – удивился Матвей. – Вам надо, так возвращайтесь. Мы к чертовой бабушке не полезем. Ну его в… Ну его, чертов черный дом. Не… Хотите – возвращайтесь. Подсвечивать дорогу не станем, потом еще к нам придет. У нас нейтралитет с этой дрянью.

– С какой? – спросил Азамат, радуясь неистраченным десяти патронам. Если караульные, тертые калачи с пулеметами, не хотят куда-то идти, то придется ему. И, видать, дело серьезное. Жаль, кончились пули боло. – С какой дрянью?

– Я ж сказал, – лениво процедил Матвей, – с чертовой бабушкой. Раз девчонка туда пошла, значит, позвала ее старуха. И теперь какое-то время по окраинам детишки пропадать перестанут. Нажрутся твари и спать лягут.

– Как – нажрутся? – Уколова сглотнула.

– Ну, как… может, молча, а может, и обсуждая текущую политическую ситуацию в мире. Кто их разберет, упырей. Хана ей, вот и все. Живыми оттуда никто не возвращается. А если возвращаются, то мы их сжигаем, как правило. И безопасности ради, и эстетики для… Больно уж вонюче они пахнут. А че, когда помер, то гниешь, знамо дело. Жутко падаль эта воняет, трупниной несет от них, кто все же возвращается. Вот и жжем. А им насрать, они ж померли.

Конец ознакомительного фрагмента.