– Это само собой, – вздохнул Влад. – Я не трепло. – Если он и гордился, то вовсе не переводом, а отношением этих не раз бывавших в стычках людей, разглядевших в нем нечто, чего он сам не замечал, и готовых не только учить его всему, но и в скором будущем доверить ему свои жизни.

– Ну, спящий красавец, пробудился окончательно? – поинтересовался Семен.

Симонов, фыркнув, кивнул.

– Руки не трясутся? Нервишки не шалят? Я тебя успокоил относительно дальнейшей судьбинушки?

Влад снова покивал.

– Говори, – велел Семен. – Чего с тобой приключилось?

– Да ничего особенного, – вздохнул парень, – панические атаки иной раз и просто так случаются. Судя по рассказанному тобой, предположительную гибель нашей группы я точно почувствовать не мог – время не совпадает.

– Кто ж тебя знает… – протянул Семен и нахмурился. – С вами, рожденными под землей, никогда не угадаешь, чего вы умеете. На меня, например, отсутствие нормального освещения до сих пор действует угнетающе, хотя и привык за столько-то лет, а тебе хоть бы хны. И в туннелях, в которых я – будто крот слепой, ты на стены не натыкаешься. И это ведь только первое поколение, я даже предположить боюсь, что дальше случится.

– И станем мы гномами, – усмехнулся Влад, вспомнив еще одну любимую присказку Винта.

– Или человек, наконец, откроет у себя третий глаз, – хохотнул Семен, – и познает все прелести эхолокации, рентгеновского видения и… еще чего-нибудь.

– Меня словно коснулось… – прошептал Симонов. – Такое гадостное… чуждое, непонятное, будто ночной кошмар. Только я вместо того, чтобы бежать, схватился за оружие. Палить не начал бы, здесь Миха не прав, только если бы тварь показалась, но она была далеко. Я просто ее «голос» почуял… – и замолчал, окончательно запутавшись. Слова расползались от него, как тараканы, правильно описать собственные ощущения не выходило.

– Ясно… – протянул Семен, словно действительно понял и уже сделал выводы.

В палатку просунулась всклокоченная голова Михи:

– Эй, Влад, пошли. Я приволок палатки, которые починять надо. А то вас тут слишком много, мы с Глебкой уже не поместимся.

– Вас-то за что? – удивился Симонов, решивший было, будто трудовая повинность касается его одного.

– Так оплошали же все трое, а еще на тебя не донесли.

Влад скривился и приподнял бровь. Миха вздохнул, потупил взгляд и буркнул:

– Ну… то есть, сразу не донесли, что ты за автомат схватился и резко вскочил. Ну… короче, вот. А еще, как ни крути, именно в нашу смену исчезла группа, а мы лясы точили и могли не услышать их криков о помощи, и вообще… – он махнул рукой. – Ладно, ждем тебя снаружи, – и, повздыхав, покинул палатку.

– Не бери в голову, устаканится, – шепнул Семен. – Дуй, давай, на губу. Я пока здесь посплю, заодно за тобой пригляжу.

– Как приглядишь? – фыркнул парень и полез на выход. – Из сна?

– Ага. Одним глазом.

Народ толпился у северного туннеля, переговаривался. Приглушенный гул голосов, многократно усиленный обитающим на станции эхом, начинал уже изрядно давить на уши. Однако вот вперед вышел главный администратор станции Нагатинская, полноправный представитель станции Тульская и Содружества Станций Кольцевой Линии, то бишь Ганзы, ответственный за безопасность на серой ветке и смотритель южного направления Виктор Никитич Щербин, в просторечье – глава.

– Тихо! – прокатилось по станции и зазвенело где-то у самого свода.

Щербин олицетворял на станции закон и порядок, никогда не позволял себе быть необъективным. Никто его за руку не ловил в плане несправедливого перераспределения ресурсов – этого было достаточно, чтобы его и уважали, и слушались практически беспрекословно.