Краба все же расперло.

– Вот ты, Толян, с Войковской. Не в первый раз по этим туннелям топаешь и, небось, думаешь, что каждую дыру вдоль и поперек облазил. Считаешь, что шугаться здесь нечего. А я так скажу: то, что в Метро было вчера, сегодня может и не быть. А назавтра новое родится. Я даже не про чудищ базарю. Про туннели и подсобки. Они, поверь, как живые. Могут исчезать в одном месте, а появляться в другом. Сам, врать не буду, не видел, зато один мужик рассказывал. Митричем его звали. Не из нашей братвы – сын врага народа. Политический. Он малолеткой Метрополитен строить начал, а когда реабилитировали, остался уже вольнонаемным. По любому туннелю мог с завязанными глазами пройти, а все равно с опаской к Метро относился. Рассказывал, что, когда строили участок от «Белорусской» до «Динамо», на старое кладбище напоролись. Прямо из стены кости торчали. Целыми рядами. Тут же, на ровном месте несчастные случаи начались. То кто-то из метростроевцев прямиком под бурильную установку угодит, то кого-то током убьет. Им бы, дуракам, священника позвать, да перезахоронить косточки. Нет. Проще сделали – все под цемент и сталь закатали и думали, что от мертвяков избавились. Прошли еще метров пятьдесят – новое кладбище. Опять концы в цемент. Митрич уже тогда смекнул, что дело нечисто. Он хорошо запомнил, в каком порядке кости на первом кладбище лежали, и увидел, что на втором – все один к одному. Когда ж через пятьдесят метров картинка опять повторилась, то уже и начальство за голову схватилось. Пробовали опять тем же макаром проблему решить. Какое там! Рухнула стена, и вход в боковой туннель открылся. Митрич туда заглядывал. Своды не из кирпича, из камня сделаны. Через каждые десять метров в стенах ниши, а в них – по скелету на ржавых цепях болтается. Что за подземелье, кто построил – разбираться не стали. Взорвали к чертовой бабушке. Но этим дело не кончилось. Митрич говорил, что после того бродячий туннель начал на этой линии в разных местах появляться. Вроде как ловушка, западня. Войдет в него человек, увидит все страсти и назад ринется. Только выхода уже нет. Вместо него – прочная каменная кладка. Снарядом не прошибешь. Лупит бедняга по ней кулаками, орет, а все без толку. Если не робкого десятка – пробует вперед по туннелю пройти. Только быстро назад возвращается. Потому что впереди нет для живых дороги. А денька через два находят болезного. Лежит в самом обычном туннеле, а руки до костей разбиты…

– А рядом трехлитровая банка из-под самогона, пустая! – скривился Толя.

– Дурак, если не веришь, – пожал плечами Краб. – Неверующих Метро наказывает.

И тут, будто в подтверждение его слов, из темноты вынырнула табличка «Завал – 100 метров».

– Быть такого не может! – переполошился Краб. – Это ж знакомый туннель! Я тут только вот шел… Какой завал?

Он рванул вперед, тыча своим фонарем в темноту, причитая и кляня Толю, Креста, шесть рожков патронов и Богоматерь. Толя покачал головой и огляделся. Шагов через десять в стене чернел боковой лаз. Краб, ослепленный паникой, промчался мимо, даже не заметив его. Сам себя напугал, хмыкнул Толя.

Лаз – тесноватый, будто прокопанный вручную – заканчивался нагромождением породы как раз метров через сто. К нему-то табличка и относилась.

В Метро частенько взрывали туннели, считавшиеся опасными. Для этого вовсе не требовалось, чтобы туннель вел к блуждающему кладбищу. Хватало и угроз, никак не связанных с мистикой. Метро ветшало. Попадавшая в трещины бетона вода рвала некогда прочные конструкции, как гнилую ткань. Образовавшиеся на поверхности водоемы тоже искали выход в туннели, грозя их затопить. Много туннелей было взорвано в годы гражданской войны между Ганзой и Красной линией из сугубо военно-тактических соображений. В послевоенные годы их принялись восстанавливать, но без строительной техники работа шла тяжко.