– Дядь Вань, ну ты это… иду я, иду, не толкайся, – бухтел позади Максим. Он замыкал шествие, в середине которого шел Данька, а первым – Тим как главный возмутитель спокойствия и авантюрист. Чуть левее, практически вровень с ним, двигался Женька Ерников, сжимал автомат, покачивающийся в такт шагам и посматривающий дулом в сторону Тима, и молчал. Видно, говорить было не о чем. Да и о чем, если подумать, теперь разговаривать?

Тим все-таки ошибся в одном из друзей, причем фатально. Он отводил роль самого слабого звена импульсивному Максиму, за ним наблюдал особенно внимательно, в суть вылазки посвятил в самый последний момент и информацию давал дозировано. Зато Даньке и Женьке он доверял всецело и как привык с детства ничего не скрывать, так и выложил: и про аппаратуру, обнаруженную в школьном подвале, в котором, по идее, ее и быть не могло, и про подслушанный разговор. Единственное, о чем не стал рассказывать, – о Кае, да и не важно это было. Про свою стычку с Колодезовым – тоже.

Данька сказал, что пойдет в Москву обязательно, и в его загоревшемся азартом взгляде Тим увидел отражение собственных чаяний. А вот Женька идеей вылазки не заразился, все больше хмурился и задавал вопросы, однозначных ответов на которые не было.

«Хорошо, допустим, в столице кто-то живой да остался, – говорил он. – Предположим, за время, прошедшее с момента катастрофы, москвичи не одичали и не мутировали. Но с чего ты взял, будто у них там мир и всеобщая благодать?»

«Нет. Всеобщей благодати нигде быть не может. Во всяком случае, не после катаклизма. Однако они цивилизованные люди», – отвечал Тим. А что еще он мог ответить на подобное?

Женька вздыхал и выдавал: «По примерным подсчетам, население Москвы составляло более десятка миллионов человек, а то и больше. Даже если не все из них втиснулись в метрополитен, количество немалое. Наш бункер пока не трещит по швам, но нас ведь мало. Это не хорошо, поскольку рабочих рук не хватает, но и не плохо. Сказать почему? – И с чувством превосходства произносил: – У нас нет грызни за власть».

«С чего ты взял, будто в Москве по-другому?» – злился Тим.

«На уроках истории меньше спать следовало, – упрекал Женька. – Лично я ставлю на феодально-капиталистический строй, а соответственно – междоусобицу».

«Между кем и кем?» – непонимающе всплескивал руками Тим.

«Какая разница? – вопросом на вопрос отвечал Женька. – Между одной веткой, к примеру красной, оранжевой или зеленой… и Кольцевой линией. Возможно, между соседними станциями. Из-за чистоты крови еще могут воевать, ведь в столицу кто только не ехал: кавказцы или узбеки против условно русских москвичей. Или борьба со всякими уродами, хватившими лишку радиации. Они, в конце концов, могут опасаться повторения бомбежек, а потому тебя, мой наивный друг, встретят отнюдь не с распростертыми объятиями, а прикладом по физиономии».

«Хватит каркать!» – как правило, после таких слов выходил из себя обычно спокойный Данька, и Женька умолкал, пожимая плечами, мол, не желаете – не слушайте, потом поздно будет. Однако не уходил, не называл их планы бредом, вникал в каждую деталь и идею, помогал собирать оружие и припасы, а потом бежал докладывать Колодезову.

Конечно же, он знал, на какое число и время назначен побег – через две недели, в его дежурство у выхода наверх. Вот только Женька вовсе не спешил открывать гермозатвор и выпускать их. В самый последний момент появились несколько бойцов, причем из старших – с кем Тим точно не сумел бы договориться.