Античная цивилизация, в свою очередь, демонстрирует нам весьма прагматичный взгляд на проблему моделирования процесса принятия политических решений. Согласно аристотелевской традиции для прогностической деятельности большой утилитарный интерес представляет исследование не столько внутренних побудительных мотивов тех субъектов, которые принимают решения (в том числе и решения властные), сколько сам субъектный состав властвующих [3]. Именно от количественных и качественных характеристик данного состава, как считает Аристотель, зависит степень эффективности принимаемых управленческих решений. «Решение всего круга дел может быть поручено либо всем гражданам, либо части их, или же решение некоторых дел может быть предоставлено всему составу гражданства, а решение других – части его» [4].

В основе процесса принятия политических решений, согласно теории Аристотеля, лежат не столько морально-этические факторы (хотя их Стагирит, как известно, не сбрасывал со счетов, трактуя политику как «общее благо»), сколько рассудительность и осознанный выбор. Благодаря суждениям великого афинского философа, в системе политического знания античной цивилизации возникает методологическое направление, валоризирующее идею рациональности в процессе моделирования управленческой деятельности и прогнозирования ее последствий.

В результате античных мыслителей интересовали проблемы формально-юридического закрепления оптимальных властно-управленческих моделей. Ученые Древней Греции и Рима довольно близко подошли к пониманию того, что процедура принятия наиболее значимых политических решений, формализующихся в законах, должна иметь четкое легальное (говоря современным языком, конституционное) закрепление. И если древневосточных мудрецов волновали нравственно-поведенческие аспекты властвования, то их античных коллег больше занимали его институциональные и рационально-легальные составляющие.

Эти две порой противостоящие, порой противоборствующие, а временами соприкасающиеся парадигмы и стали определяющими в развитии теоретических взглядов на механизмы моделирования процесса принятия политических решений вплоть до XX столетия.

ХХ век, в свою очередь, стал мощным трамплином для формирования традиций полипарадигмальности и интердисциплинарности в сфере гуманитарного знания. И примечательным здесь стало то, что наряду с методологической конфронтацией стали наблюдаться диаметрально противоположные тенденции: нередко в рамках одной парадигмы происходила имплементация методологических приемов других парадигм, направлений и даже наук и научных дисциплин [5]. Так происходило становление новых теоретических школ в широком предметном поле социально-политического знания. В контексте совершающихся методологических революций осуществлялась интеграция различных фрагментов знания о механизмах принятия политических решений, что в результате и привело к конституированию автономного теоретического направления, именуемого «теорией принятия политических решений».

В современной политологии сформировалась методологическая позиция, согласно которой «отправной точкой» в становлении прогностической составляющей теории принятия политических решений принято считать работы Г. Лассуэлла^>7 и Г. Саймона [6], изначально направленные на содействие институциализации системы политического знания в США.

«Мы можем представить политико-управленческие науки в качестве дисциплин, имеющих отношение к объяснению процесса принятия решений и исполнения решений, а также как к аккумулированию данных и их интерпретации, обеспечивающих решение соответствующих политических проблем в определенный период», – высказывал мнение Г. Лассуэлл [7]. При этом Лассуэлл утверждал, что политические исследования второй половины ХХ в. постепенно приобретают дуалистический характер. С одной стороны, они требуют от ученного всестороннего теоретического анализа универсальных политических процессов, протекающих в рамках политических систем, а с другой, заставляют исследователей формулировать постулаты, которые могут быть полезны в процессе практического принятия и исполнения решений.