– Привет, – сказала Сашка.

– Привет. – За лето Костя изменился, его подростковая худоба сменилась уверенной жилистостью взрослого мужчины. Он загорел. Лицо обветрилось. Еще первого сентября он, Сашка помнила, чуть заикался и припадал на правую ногу, но теперь последствия портновского «этапа» окончательно сгладились: Костя, восстановившись из обломков, снова стал самим собой.

Или почти самим собой, печально подумала Сашка. Как все мы.

– Ты звонила домой? – спросил Костя, внезапно нарушая регламент установившихся между ними отношений.

– Да, – сказала Сашка. – А что?

– Ну и как там?

– Мама собирается рожать, – призналась Сашка неожиданно для себя. – От нового мужа.

– Вот как, – пробормотал Костя.

– Да вот так, – Сашка заставила себя распрямить спину. – Будь здоров.

– Погоди, – сказал Костя ей в спину. – Пять минут у тебя есть?

– Пять, но не больше.

– Но и не меньше? – Костя нервно улыбнулся.

Они отошли к серой парковой скамейке, живописно усыпанной желтыми листьями. Сашка мигнула; ей на мгновение показалось, что скамейка фиолетовая, а листья синие. В последние дни она научилась менять цвета окружающего мира – вернее, восприятие этих цветов – по своему собственному желанию и развлекалась на скучных лекциях по праву, мысленно изменяя цвет лица преподавательницы, цвет ее волос, кофточки и платочка в кармане.

– Сашка, – сказал Костя, – у меня к тебе разговор.

– Я заметила.

– Я тебя люблю, – сказал Костя.

– Что?!

– Я люблю тебя, – он пожал плечами, будто извиняясь. – Прости меня, идиота, я тебя люблю, выходи за меня замуж.

Листья стали зелеными, а скамейка – ярко-оранжевой. Сашка мигнула.

– А я тебя не люблю, – сказала Сашка. – И прощать не собираюсь. Если тебе надо регулярно трахаться, а денег на проститутку нет – женись на Женьке. Она с удовольствием.

Костя побледнел. Сашка увидела, как перекатились желваки на его щеках. Его загар, секунду назад бронзовый, сделался желтым, почти как лимон.

– Удачи, – сказала Сашка, и ее голос дрогнул. Она сама не знала, почему сказала то, что сказала, именно в такой форме. Но слово – не воробей. Сашка повернулась и, все ускоряя шаг, пошла по улице Сакко и Ванцетти по направлению к институту.

Откуда он взялся?! Почему явился к ней именно сейчас, когда над ней висит, как призрак гильотины, сессия? Когда мама лежит на сохранении, а Валентин нарочито бодрым голосом рассуждает, как все будет хорошо? Летом она не думала о Косте… Вернее, думала только тогда, когда видела его перед собой – такого же солового и отрешенного, как она, Сашка. Тогда ей было не до Кости, она превратилась в лужицу растопленного воска, видела небо насквозь, но не могла пройти в обыкновенную дверь. А первого сентября он сел рядом с Женей, и Сашка решила, что это знак судьбы и думать в этом направлении дальше нежелательно.

Зачем она ввернула ему о каких-то проститутках?

А зачем он спал с Женей в новогоднюю ночь, даже, между прочим, не поссорившись с Сашкой? Вот если бы они поссорились, орали друг на друга, хлопали дверью на весь институт… Тогда было бы понятно. Сашка, конечно, все равно не простила бы. А может, и простила, потому что ссора – это все-таки одно, а вот так, просто взять и напиться и прыгнуть в чужую постель…

У порога института тесной группкой стояли третьекурсники. Захар обернулся, махнул Сашке рукой:

– Привет, молодая здоровая смена! Как дела?

– Пока не родила, – в тон ему отозвалась Сашка и удивилась себе: у кого в общаге она подхватила эту пошлую присказку?

Но третьекурсники разом заржали, будто услышав удачную шутку.