– Не жалей, – сказала Оксана. – Они с Женькой, говорят, в девятнадцатой кровать сломали, так прыгали. Пришлось ножку доской подпирать.

Сашка молчала.

– Он вашему куратору сын, как-никак. Дело родственное.

– Я заметила.

– Ну, – неуверенно протянула Оксана. – Сколько старушке-то было? Семьдесят шесть? Все-таки возраст…

Под Сашкиным взглядом Оксана замолчала, сделав вид, будто ее очень интересует содержимое кастрюльки на плите. Кажется, из всего института только Оксана умела готовить и время от времени баловала себя – и соседей – каким-нибудь особенным домашним рагу или варениками с капустой.

Сашка вышла из кухни. Спустилась на первый этаж и постучала в дверь седьмой комнаты. Ответил голос Захара:

– Входи!

Сашка вошла.

В комнате стоял неописуемый бардак. Одежда, от белья до зимних курток, грудами лежала на стульях и на полу. Столы покрыты были слоем учебников, глянцевых журналов с голыми девушками, скомканных листов бумаги, носков и грязных пластиковых тарелок. Стоял тяжелый дух застоявшегося табачного дыма, куда более густой, чем в Сашкиной спальне.

Захар сидел за книгой. Леня, третий обитатель комнаты, стоял в углу, подняв руки, и смотрел в одну точку. Не мигал. Раньше, еще в сентябре, такая картина напугала бы Сашку до медвежьей болезни. Теперь она догадывалась, что Леня, скорее всего, просто делает серию мысленных упражнений.

Костя лежал на своей кровати лицом к стене.

– Э, – сказал Захар, поймав Сашкин взгляд. – Я ему говорю – учи, дурак, хуже будет. А он все, спекся. У нас на курсе тоже был один… сломался на первой сессии.

– Отчислили? – глухо спросила Сашка.

Захар мрачно усмехнулся:

– Отчислили… Совсем отчислили, вообще. Он башкой тронулся, да и… А ты чего пришла?

Сашка перевела взгляд на Костю.

– Захар, как ты взял очки у Портнова?

– Подошел и попросил.

– И он согласился?

– Конечно. Он сказал, это будет прикольно.

– Так и сказал?

– Ну… приблизительно. А что?

– Ничего… Что с нами будет?

Захар пощелкал выключателем настольной лампы:

– Мы с тобой окончим. Ленька тоже. Этот… ну не знаю.

– Что с нами будет, когда мы окончим институт?

Захар помолчал.

– Мы изменимся. Все изменится. Зрение, слух, весь организм перестроится. Это до третьего курса. Потом… в зимнюю сессию будет очень важный экзамен, переводной. И тогда…

– Что?

– Не знаю. Думаешь, на втором курсе нам все рассказывают? Но мне кажется, что мы вообще перестанем быть людьми.

– А кем мы станем? Роботами?

– Кажется, все по-разному. На третьем курсе, после экзамена, начинается специализация. По-моему, так.

– А зачем это все? Для чего это надо? Кому?

Леня не моргал. Происходящее в комнате его не занимало. Захар тер кончик носа и смущенно улыбался, будто ему было неловко за Сашку и ее вопросы.

– А преподаватели – они люди? – Она не сдавалась.

– Физрук – точно человек…

– Я не про физрука! Ты знаешь, про кого я!

Захар облизнул губы:

– Я точно так же все знаю, как и ты… У тебя волосы какого цвета?

– Черные, – сказала Сашка удивленно. – Ну, темно-каштановые… А…

– Да мне все кажется, что фиолетовые, – Захар утомленно прикрыл глаза. – У всех желтые, а у тебя фиолетовые. Такие цветовые пятна… Портнов говорит, это нормально, пройдет.

Сашка снова посмотрела на Костю. Он не спал. Сашка понимала, что он притворяется.

– Ты на каникулах поосторожнее, – сказал Захар. – У нас на курсе одна девка после зимней сессии приехала домой, погуляла, ну, свобода ей в голову ударила, она и сказала родителям: попала, мол, в тоталитарную секту, меня травят психоделиками, я схожу с ума, спасайте. А родители у нее крутые, положили ее в крутую клинику и давай лечить…