Соответственно, массы озлобленных иноверцев бросились из родной Франции в эмиграцию, навсегда лишая ее своих рук и умов. Россия была, как мы помним, также очень ослаблена бегством старообрядцев в глухие места.

Самое любопытное состоит в том, что в плане обеих репрессивных кампаний прослеживается влияние одного мозгового центра, а именно ордена иезуитов. Влияние их при версальском дворе «короля-солнце» не подлежит сомнению. Что же касалось московских «коридоров власти», то в них тогда взяли большую силу «латинофроны» – церковные деятели малороссийского происхождения, бывшие почти поголовно выучениками иезуитов. В том же, 1685 году, под их преимущественным влиянием, правительство Софьи издало указ, открывший иезуитам доступ на Русь84.

Еще один, взятый почти произвольно пример, касается деятельности знаменитого архиепископа Геннадия (Гон(о)зова), поставленного в 1484 году на новгородскую кафедру с тем, чтобы «подморозить» на московский манер сердца и души своей недавно утратившей независимость паствы. Размышляя о путях решения своей непростой задачи, владыка пришел к выводу, что ничего лучше учреждения инквизиции, доказавшей уже свою эффективность на территории Западной Европы с конца XII столетия, просто и быть не может.

Подытожив свои ценные соображения, новгородский архиепископ оформил их в виде грамоты, известной историкам под заглавием «Речи посла цесарева», отослал их в Москву и был несколько обижен тем недостаточным эффектом, который они произвели при дворе Ивана III. Размышляя над тем, какими могли быть источники ознакомления архиепископа Геннадия с опытом его католических коллег, историки указывают, помимо иных, на переводы и рассказы некого «попа Вениамина», входившего в состав «ученой дружины» – так сказать, референтов и консультантов – владыки85.

Упомянутый Вениамин был «родом словянянин, а верою латынянин», более того – «мних обители святого Доминика», то есть член ордена доминиканцев. Образованный в 1216 году – в непосредственной, кстати, связи с «альбигойскими войнами» – этот орден действительно прославился не только ученостью своих членов (из него вышли такие столпы католической теологии, как Альберт Великий и Фома Аквинский), но и тем, что неукоснительно снабжал кадрами трибуналы инквизиции. Шире всего развернувший эту последнюю деятельность в странах южной Европы – в первую очередь, в Испании – орден доминиканцев был хорошо известен и даже укоренен во Франции.

Параллели такого рода, нечастые, однако отнюдь и не единичные, прослеживаются на всем протяжении «московского периода» русской истории. Более того, в некоторых случаях они имели непосредственное отношение к оформлению религиозно-психологических доминант своей эпохи. Представляется весьма показательным, что нередко они были обусловлены не только структурным сходством в развитии обеих держав, но и заимствованиями из общих источников.

Отметив наличие структурного сходства, нельзя забывать и о том факте, что никакой ненависти по отношению к французским протестантам московские власти не испытывали. Более того, когда волна гугенотов докатилась до прусских земель, у многих из них возникло желание ехать еще дальше и попытать счастья во владениях царя московского. Известно, что в 1688 году прусская дипломатия поднимала этот вопрос в ходе переговоров с русскими представителями и по прошествии известного времени получила от них вполне благоприятный ответ.