– Пора! Если хотите – я первая! – сказала Даф и, подавая пример, взялась за ручку. И хотя сама шарманка пылала, ручка была холоднее льда.

Дафна повернула ее и торопливо отступила, чтобы случайно не коснуться еще раз. Деревянная фигурка, похожая на нее, разомкнула губы и произнесла:

Служа своим —
Идешь ты до конца.
Но кривит ночь в усмешке
Черные уста.

Даф побледнела и задумалась. Один из пяти лучей погас. Следом за Даф к шарманке хотел подойти Чимоданов, но его опередил Мошкин. Евгеша, видно, решил, что раз все равно придется это сделать, то чем скорее отмучился, тем лучше. С опаской глядя на раскаленную шарманку, он торопливо схватился за ручку, сделал оборот и застыл, ожидая пророчества.

– Эй, ты уснул? Отпусти ручку! Теперь иди ко мне! – подсказывая, прошептала Даф.

Лишь со второй попытки Евгеша услышал и отошел от шарманки. Деревянная фигура, такая же нелепая как он сам, со скрипом повернулась:

Вода и лед должны
Создать огонь.
Но будет тот огонь
Воде подобен, льдом рожден.

На лице Мошкина облегчение смешалось с крайним удивлением. Он явно ожидал услышать что-то более внятное и менее запутанное.

– Теперь я! – сказал Чимоданов. – Все брысь отсюда!

Он решительно повернул ручку. Юркая фигурка, очень похожая на него самого, трижды провернулась вокруг своей оси и, выплыв в пятно света, отчетливо проскрипела:

Бывает добрым зло,
Бывает темным свет.
И лишь серой душе
Спасенья в мире нет.

– Кто серый-то? Кто серый? Сама-то хоть поняла, что сказала? Понимаешь, говорю, что несешь? – сердито забормотал Чимоданов.

Шарманка погасала. Ее красные контуры не казались больше пылающими. Звезды почти разомкнули призрачные объятия. Лишь две фигурки стояли теперь в пятнах голубоватого света. Рука Наты дрогнула, когда она коснулась ручки. К счастью, у нее хватило ума не отпустить ее, а, напротив, пугливо вцепиться сильнее. Поняв это, Ната растерялась и провернула ручку шарманки ни один раз, а два.

Шарманка задумалась, заскрежетала, но, видимо, нарушение было не очень серьезным, и она ограничилась тем, что вместо одного пророческого четверостишья выдала два:

Ты ожидаешь в жизни
Скорых перемен.
Но коль любовь продашь —
Получишь много ли взамен?
Да, сможешь не любя
Любовь завоевать.
Но можно ту любовь
Лишь суррогатом звать,

– сообщили ей деревянные губы. Ната скривилась, совсем не довольная тем, что услышала.

Теперь лишь одна фигура осталась в пятне света – уверенная мальчишеская фигура с длинными деревянными волосами.

– Чего ты тянешь? Если звезды разомкнутся, тебе придется остаться в каменном мешке на год! – поторопила его Дафна.

Но Мефодий не спешил. Испытывая волю, он заставил себя досчитать до пяти, спокойно подошел к шарманке и твердо повернул ручку, ладонью ощущая, как она поворачивается с негромким потрескиванием. Убедившись, что поворот завершен, он отпустил ручку и отошел.

Шарманка едва рдела. Фигурка поворачивалась с усилием, замирая, точно игрушка, у которой заканчивается завод.

«Ну что ты тянешь? Скажи хоть что-то!» – торопил Меф. Голова фигурки была пугающе похожа на его собственную. Такой же лоб, чуть запавшие усталые глаза, такие же собранные в пучок волосы.

Томительная пауза прерывалась лишь механическими щелчками. Щелчки становились все реже. Когда казалось, что завод закончился и шарманка умерла, медлительный, замирающий голос произнес:

Должно добро вонзить
Клинок в добро.
Хоть торжествует мрак —
Ему не повезло.

И сразу – тишина. Усталая шарманка замолкла. Разомкнувшиеся звезды медленно погасали. Даф подняла покрывало и осторожно, чтобы случайно не коснуться, набросила его на артефакт.