– Ты имеешь в виду, как ты увела у меня мечту всей жизни – поездку в Париж, притом что я работала в «Подиуме» дольше и лучше, чем ты вообще в состоянии, после чего у тебя хватило наглости все бросить и уехать в середине командировки? Не подумав, как это может испортить настроение Миранде или сколько у меня уйдет времени, чтобы найти и обучить нового человека – почти три недели, кстати! – то есть все это время я оставалась у нее на побегушках круглые сутки без выходных? – Эмили не сводила взгляд с цукини. – Ты не позвонила, даже письма не написала, чтобы попрощаться, поблагодарить за помощь или послать ко всем чертям. Вот как мы расстались.

Энди во все глаза смотрела на свою кулинарную напарницу. Неужели Эмили действительно это задело? Она не поверила бы, не убедившись лично, но Эмили, похоже, была искренне обижена, что Энди никак не проявилась после своего ухода.

– Слушай, прости меня. Я думала, тебе меньше всего захочется со мной общаться. Я не скрывала, что не в восторге от работы у Миранды, но теперь я понимаю, что и тебе приходилось нелегко, а я, пожалуй, могла вести себя менее строптиво.

Эмили снова фыркнула.

– Строптиво? Ты вела себя, как первостатейная стерва!

Энди глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот. Она хотела высказать Эмили все начистоту, обозвать ее подлизой, коей та и являлась, и послать подальше «Подиум» вкупе со всем персоналом раз и навсегда. Один разговор об этом жутком заведении мгновенно воскресил в памяти все старые обиды и тревоги: бессонные ночи, бесконечные безапелляционные «просьбы», неумолкающий телефон, постоянные унижения, оскорбления и замечания, полные скрытой агрессии. Каждое утро Энди чувствовала себя толстой, глупой и ни на что не годной и каждый вечер оказывалась вымотанной и подавленной.

Но какой был смысл затевать ссору сейчас? Через полтора часа закончится последнее занятие, Энди уйдет, взяв пинту «Тейсти ди-лайта» по пути домой, и никогда больше не увидит противную бывшую сослуживицу.

– Все, цукини готовы. Дальше что? – спросила она, передвигая сковородку с кабачками на дальнюю конфорку и наливая оливковое масло в чистую.

Эмили высыпала туда две пригоршни разрезанных на половинки соцветий брюссельской капусты и вылила смесь дижонской горчицы, вина и уксуса.

– Она меня уволила, чтобы ты знала.

Деревянная ложка выпала из пальцев Энди на пол.

– Что?!

– Уволила. Месяца через четыре после твоего ухода. Я как раз закончила натаскивать четвертую новую девушку, время было около восьми утра, самый обычный день, и тут она танцующей походкой входит в офис, едва удостаивает меня взгляда и говорит, что с завтрашнего дня я могу не приходить.

Энди никак не могла удержать нижнюю челюсть, которая все время отвисала.

– Ты что, серьезно? И у тебя нет догадок почему?

Рука Эмили едва заметно дрожала, когда она помешивала капусту.

– Ни малейших. Я работала у нее почти три года, я выучила этот чертов французский, чтобы заниматься с Каролиной и Кэссиди, и вдруг она выбрасывает меня, как мусор! Мне считанные недели оставались до обещанного повышения, я метила в младшие редакторы отдела моды, и вдруг – бац! И я на улице! Ни объяснений, ни извинений, ни спасибо.

– Мне очень жаль, это просто ужасно…

Эмили приподняла левую руку:

– Да ладно, все это случилось в прошлом году. Я уже пережила, пусть и не до конца. Проснувшись утром, я молю Бога, чтобы ее сбил автобус, и после этого более-менее могу продолжать свой день.

Не появись на лице Эмили выражение боли, Энди бы порадовалась. Сколько раз она недоумевала, почему Эмили будто не замечает, как Миранда унижает и терроризирует всех, кто на нее работает? Сколько раз Энди мечтала, чтобы в офисе у нее была подруга? Насколько более сносной была бы жизнь, будь у нее сообщница, которая могла бы посочувствовать! Никто не выкладывался на работе и не старался больше Эмили, однако Миранда изменила своему слову, забыв о данных обещаниях. Это было в высшей степени несправедливо.