– Похоже на удар топором, – высказался командированный. – Причем большой силы удар. Злодей, которого мы ищем, должен быть крепкого сложения.

– Топор? – ухватился за слово полицмейстер. – Сергей Филиппович, помнишь случай недавний в окрестностях Спас-Клепиков?

Баулин подтвердил:

– Да, там тоже был топор.

И рассказал, что неделю назад на дороге из волостного села Спас-Клепики было совершено разбойное нападение. Крестьянин Любимов с двумя сыновьями возвращались к себе в деревню Шатрищи. Мужики торговали рыбой на Старом базаре и шли домой с выручкой. На них напали четверо. Главарь, плечистый, высокого роста, сразу ударил старика обухом топора по голове. И убил наповал. Сыновей его сильно изранили, отняли деньги и ушли… Дознание ведет исправник Рязанского уезда, но оно стоит на месте; улики и даже приметы разбойников отсутствуют.

– Не они ли тут хозяйничали? – высказал догадку полицмейстер.

– Там главарь бил обухом, а здесь – лезвием, – возразил Лыков.

– Там – это на улице, – стал спорить надворный советник. – Старик был в шапке, лезвие ее могло и не пробить. Обухом надежнее. А в помещении лучше лезвием.

Все, включая доктора, согласились с аргументами Кузнецова. У дознания появились первые, пусть и весьма размытые, догадки. Полицмейстер так увлекся своей версией, что решил прямо отсюда поехать в управление и пригласить к себе исправника с бумагами по нападению на дороге.

Доктор осмотрел тело и велел отвезти его в покойницкую губернской земской больницы. И Баулин с Лыковым опять остались одни. Но ненадолго: прибыл надзиратель Бубнов и начал искать отпечатки пальцев. Алексей Николаевич посмотрел на его манипуляции – честно говоря, не очень умелые – и кивнул губернскому секретарю:

– Айда к вашему Пишванову.

Сыщики вышли на улицу и лишь сейчас сообразили, что никто не осмотрел следы вокруг дома. Теперь делать это было уже поздно. Толпа обывателей в несколько десятков человек окружила избу и топталась в нервном оживлении. Пробившись сквозь нее, питерец с рязанцем попытались найти хоть что-то на снегу – следы саней или кровь, но безуспешно. Плюнув с досады, они отправились в винницу.

Хозяин, с безволосым лицом скопца и неприятными бегающими глазами, первым делом налил им по стакану того, что он назвал хересом. Пойло отдавало чем угодно, кроме винограда. Лыков отстранил стакан; Баулин, глядя на него, сделал то же самое.

– Убили сторожа сургучного завода, – сказал губернский секретарь.

– Слыхали, – ответил хозяин, глядя себе под ноги.

– Подозрительных не видел? Может, зашел выпить кто незнакомый вечером или ночью?

– Ночью торговать нельзя, запрещено.

Баулин взял торговца за волосы и сильно тряхнул:

– Ты мне черта в чемодане не строй! Знаю, что и по ночам разливаешь. И пока закрываю на это глаза. Пока! Скажи мне что-нибудь интересное, или…

Пишванов молчал, тоскливо косясь в сторону.

– Ну, как знаешь. Запирай лавочку, поедешь со мной. Промысловое свидетельство захвати, я его прекращаю.

– Ваше благородие, побойтесь Бога…

– Это ты мне о Боге говоришь, Петька? Ты? На котором клейма ставить негде?

Хозяин винницы подбежал к двери, запер ее изнутри и быстро забормотал:

– Пришли, стало быть, пятеро, вчера, как стемнело. Один был сторож Полудкин, а другие мне незнакомые. Взяли две бутылки разведенного спирта, расплатились купонами.

– Где те купоны?

– Вот. Я смотрел – вроде чистые…

Баулин сунул купоны в карман:

– Дальше что было?

– А дальше они ушли.

– Куда?

– А… темно было, я не видел.

– Четверо чужих, значит. Приметы запомнил?

– Одного только. Видать, он у них за главного. Высоченный, рожа свирепая. Шея как у быка! Страшный…