– Вполне.

– Мне надо проверить насос и систему канализации, но, думаю, они в порядке. В студии Джо я видел осиное гнездо. Его я выкурю. Да, и крыша на старом доме, ты знаешь, в центральной части. Надо бы ее перекрыть. Мне следовало сказать об этом в прошлом году, но ты на озеро не приехал, вот я и оставил все как есть. Ты готов раскошелиться?

– Да, если запросят меньше десяти «штук», решение принимай сам. Если больше, позвони мне.

– Если запросят больше, я погоню их пинками.

– Постарайся все закончить до моего приезда, хорошо?

– Конечно. Тебе захочется побыть одному, я понимаю… Но поначалу гости у тебя будут. Она ушла такой молодой. Ее смерть потрясла нас. Мы ее очень любили.

– Спасибо, Билл. – Я почувствовал, как от слез защипало глаза. Горе, как пьяный гость, всегда возвращается для прощальных объятий. – Спасибо за сочувствие.

– Ты получишь свою долю морковных пирогов, дружище, – рассмеялся он, но как-то осторожно, словно опасаясь выйти за рамки приличий.

– Морковных пирогов я съем сколько угодно, – ответил я, – а если уж соседи начнут перегибать палку… надеюсь, у Кенни Остера все еще живет тот большой ирландский волкодав?

– Да, уж он-то будет есть пироги, пока не лопнет! – воскликнул Билл. И смеялся, пока не закашлялся. Я ждал, улыбаясь. – Черника, так он зовет свою животину, уж не знаю почему. Вот уж кто у нас обжора!

Я предположил, что Билли ведет речь о собаке, а не о ее хозяине, Кенни Остере, росточком не выше пяти футов, худеньком, складненьком и не дающим повода для обвинений в чревоугодии.

Внезапно я понял, как мне недостает всех этих людей – Билли, Бренды, Бадди Джеллисона, Кенни Остера и других, круглый год живущих у озера. Мне недоставало даже Черники, ирландского волкодава, который всегда ходил с гордо поднятой головой и висящими на нижней челюсти слюнями.

– Мне еще надо расчистить участок после зимы. – В голосе Билла прозвучало смущение. – В этом году обошлось без сильного ветра. Снега, правда, навалило много. Но все равно обломало немало ветвей. Мне следовало давно их убрать. И негоже мне оправдываться тем, что ты уже несколько лет не приезжаешь. Чеки-то я регулярно обналичиваю.

Я улыбался, слушая, как старый пердун кается и посыпает голову пеплом. Джо, слушая его, хохотала бы до слез, в этом я абсолютно уверен.

– Билл, если к Четвертому июля ты все приведешь в порядок, я буду счастлив.

– Будешь прыгать от восторга, я обещаю, – радостно возвестил Билл. – Хочешь приехать и написать книгу, вдохновляясь озером? Как в прежние времена? Два последних романа тебе удались. Жена не могла оторваться…

– Еще не знаю, – оборвал я его хвалебную песнь. И тут меня осенило: – Билл, окажи мне одну услугу. И сделать это надо сразу, до того, как ты расчистишь подъездную дорожку и пустишь в дом Бренду Мизерв.

– Если это в моих силах, сделаю, – ответил Билл.

И я объяснил, что мне от него нужно.

Четырьмя днями позже я получил маленькую бандероль. Вскрыл ее и достал двадцать фотографий, отснятых одноразовым фотоаппаратом.

Билл сфотографировал дом с разных сторон. По снимкам чувствовалось, что в доме не живут, хотя за ним и приглядывают, пусть и без должного рвения, в чем, собственно, Билл мне и признался.

Большинство фотографий я сразу отодвинул в сторону, оставив четыре первые. Их я разложил на кухонном столе, залитом солнечными лучами. Билл сделал их с верхней точки проселка, примерно с того места, где он пересекался с дорогой, направив фотоаппарат на «Сару-Хохотушку». Я видел, что мох рос теперь не только на бревнах центральной части, но перебрался и на бревна северного и южного крыла. Я видел валяющиеся на проселке ветви, кучки сосновых иголок. Биллу, должно быть, хотелось все это убрать до того, как сфотографировать проселок, но он устоял перед искушением. Я просил его заснять все как есть, и он выполнил мою просьбу.