– Благодарю, отец Тхритрава, я чувствую себя почти здоровым, – самым смиренным тоном (всегда его определял как «благочестивенький гнусняк») ответил я. – Спину вот опять прихватило только.

– А ты не натруждай ее, присядь с нами. – Тхритрава указал на пустующее кресло за столом. – Вот тут уважаемые князья приехали побеседовать с тобой.

– Надеюсь, они ехали не для того, чтобы спросить, о чем мне рыбы рассказывают. – Усмехнувшись себе под нос, я последовал настоятелеву совету и присел.

– А что, правда рассказывают? – не сдержался самый молодой, на вид так лет двадцати, из заезжей троицы.

– В уме ли ты, досточтимый? – укоризненно поглядел на него я. – Где это видано, чтобы рыбы разговаривали?

Остальные два князя ухмыльнулись злорадненько – знать, недолюбливают своего молодого товарища. Ну, это ничего, на вас у меня тоже управа есть, на обоих.

– А кстати, отец-настоятель, – самым невинным тоном поинтересовался я, – коли уж благородные князья возжелали припасть к мудрости нашей братии, они, я надеюсь, вознесли соответствующие жертвы и принесли должные дары? А то помню я их, бывали они у нас уже.

Развернувшись к сидящему справа от меня, я ткнул в его сторону пальцем и требовательно вопросил:

– Вот ты, князь Шедад Хатиканский, года тому два как молил Святое Солнце о благополучном разрешении от бремени своей молодой жены. Какую жертву ты принес?

– Черного барана, – недоуменно ответил тот, тряся своей рыжей бородой.

Да, эти гады бриться моим или подобным кошмаром цирюльника не обязаны. Даже строго наоборот – обязаны только монахи.

В Ашшории вообще социальный статус человека можно легко определить по его прическе и растительности на лице, а вовсе не по одежде и украшениям. Князья носят бороды и распущенные длинные волосы, которые часто завивают; чиновникам и витязям, сиречь безземельным дворянам, волосы завивать запрещено. А бороду, причем недлинную, можно носить лишь находящимся на государевой службе на офицерской должности (и, соответственно, получающим либо жалованье, либо вместо или поверх него деревеньку в ненаследуемое оперативное управление и хозяйственное ведение), в прочих же случаях только усы дозволяются. Клир бреется гладко, длинные волосы заплетает в косу. Купцы и лавочники с трактирщиками усы носят, но вот волосы дальше середины шеи им отпускать нельзя – биты будут палками. Зато поставщикам царского двора из их числа можно отращивать бакенбарды. Городским работягам растительность на моське заказана напрочь, а рекомендуемая стрижка – «под коленку», на чем сословие брадобреев (натурально носят оселедец) неплохую деньгу зашибает. Крестьяне – ну, это отдельная песня. С одной стороны, на каждый хутор парикмахеров не напасешься, с другой – и уравнивать сельский пролетариат с князьями как-то некошерно, потому бороды им разрешены, только хлебопашцы их в косу заплетать обязаны в знак смирения, ну и прическа исключительно «под горшок». Так-то вот, целая система.

А одежку каждый себе по деньгам выбирать волен, хотя тоже имеются кой-какие ограничения и в этом плане.

– Бара-а-ана, – протянул я. – Мозгов у тебя, князь, как у барана. Надо же, один из первейших денежных мешков Ашшории, владетельный деспот Хатикана и Горной Аршакии, а за первенца у молодой жены решил бараном отделаться. Ну и что ты ожидал за такое скопидомство, сына, что ли?

Хатиканский князь поперхнулся, зато на физиономии третьего из князьев расплылась наидовольнейшая ухмылка.

– Ну а ты-то, ты чего разулыбался, князь Арцуд Софенский? – развернулся к нему я. – Помню я то золотое блюдо с речным жемчугом, что ты восемь лет назад монастырю в дар преподнес, как не помнить? И как ты пил беспробудно в паломничьем доме да прислугу гонял, помню тоже. Кабы не искренняя молитва одного из братьев, разве стал бы ты князем в обход своего дяди?