Так что кушал я аж дважды. Сначала медку с орехами Трундналини прислал, а к ужину явился Тумил и приволок кувшин травяного чая, горшок гречневой каши с подливкой да грибами и блюдо, полное свежего хлеба и жареной рыбы. Тарелок и ложек, кстати, было две.

– С тобой интереснее, – пояснил парнишка, по-хозяйски располагаясь в келье и раскладывая еду по мискам.

– Вот нахаленок, – насмешливо фыркнул я, усаживаясь на лежанке. – Это из расчета на перебитый медом аппетит, не иначе.

– Сам учил, теперь не жалуйся. – Послушник показал язык и шлепнул в мою миску кусок рыбы побольше. – К тому же не из тех ты людей, брат Прашнартра, что позволят себе перебить аппетит. Вот другим испортить – это ты можешь.

– Это кому же я его, интересно, испортил?

– Да вот хотя бы давешним богомольцам-небогомольцам, что целой кавалькадой приперлись. На гостевом дворе шепчутся, что они специально с просветленным старцем приехали поговорить. Тем, что рыбью речь понимает. А как узнали, что он хворает, так шибко расстроились, аж есть не могут. – Парень глянул на меня поверх ложки, которую как раз поднес ко рту, и начал дуть на ее содержимое.

Оценивающе так поглядел, испытующе. Мол, что скажешь на это?

– Что, совсем не могут или только в три горла жрать не выходит? – невозмутимо уточнил я.

Тумил фыркнул, отчего чуть не выдул из ложки кашу.

– Нет, ну не то чтобы совсем не могут, но скромничают очень, – сообщил он и отправил пищу в рот.

– Скромничают в еде? Удивительная новость. Я там флаги аж трех князей углядел, двое в нашем монастыре уже бывали. Так скажу тебе: рядом с ними наш брат-хранитель – сущий постник. – Я тоже опробовал кашу и пришел к выводу, что брат-кормилец в очередной раз лицом в грязь не ударил.

– А ты фто, ф гефальфике рафбифаефся? – с набитым ртом спросил послушник.

– Не чавкай, – погрозил я ему пальцем.

Он спешно проглотил кашу.

– Так разбираешься? А откуда?

– Да в чем монахи только не разбираются… – пробормотал я и засунул в рот ложку.

– Ну, половина-то точно ее не знает. Видят знамя, значит, князь. А кто, откуда – Солнце ведает, – поделился наблюдением послушник. – Им и не важно.

– Я же говорю, двое тут уже побывали. А память у меня хорошая. – Не тянуло меня что-то обсуждать эту тему.

Не объяснять же ему, что я все княжеские штандарты до сих пор наизусть помню.

– Знаю я, когда у тебя память хорошая, – хихикнул Тумил. – Прям интересно, чего ж это они тебе такого сделали?

– Хорошего – ничего, – отрезал я. – А ты с чего решил-то, что они не богомольцы? Сам придумал или уже болтают о чем?

– Ну так ты же сам говорил, что они не молиться едут. – Он пожал плечами и закинул в себя еще ложку.

– Ну, во-первых, мало ли чего я там говорил…

Тумил начал усиленно работать челюстями, наконец сглотнул и укоризненно поглядел на меня.

– Ты меня, может, глупым считаешь, но это не так. Они же при развернутых знаменах ехали, только что в рог не трубили, о своем прибытии извещая. На богомолье не ездят так… – Он помедлил секунду, подбирая подходящее слово. – Так горделиво.

– И как только сюда не ездят… – Я хмыкнул, припомнив парочку «явлений». – Но таки когда ж ты, неслух, канон выучишь-то? На принесение благодарственной жертвы вполне допускается.

– Ну вот, опять осрамился… – пригорюнился Тумил. – Этак я никогда иноком не стану.

– А ты что, так торопишься? – удивился я. – Нешто решил пораньше начать да в примасы податься?

– А что такого? – буркнул Тумил. – Он сын простого мельника, читать только и выучился, когда монахом стал. Я хуже, что ли?

– Не хуже, конечно. Строго наоборот, – вздохнул я. – А в начальнички обычно всякая сволочь выбивается. Ну или нужен к этому делу талант.