Впрочем, надо признать, что брат Шаптур действительно оказался неплохим лекарем и ставил на ноги примерно девятерых из дюжины. Чего ему с такими талантами приспичило в иноки податься?

– Ну снизошло или снизоехало, это я, положим, не знаю… И кто у нас такой важный помирает? – спросил я.

– Царь, – скорбным голосом сообщил повар. – Совсем не встает уже больше седмицы, и с каждым днем все слабее и слабее. Примас всех самых достойных во дворец отправил, вести молебны за здравие государя, сам ежедневно проводит жертвоприношения Великой Дюжине и Троим Святым, да что-то не помогает.

– Интересно, а лекарства вместо молитв они Кагену давать не пробовали? Слыхал, что некоторые от этого поправлялись, – буркнул я себе под нос.

Но Трундналини меня не услышал – Остапа уже несло.

– Тут приближенные царю и донесли: так, мол, и так, есть в обители Святого Солнца просветленный монах, исцелил тетку князя Багратиани. Государь брата Шаптура доставить к себе и повелел. Срочно.

Да уж, когда помираешь, хватаешься за любую соломинку, кому это знать, как не мне…

– А срочно – это что, прямо сегодня выезжать? – поинтересовался я.

– Ну разумеется! – воскликнул брат-кормилец. – Как же иначе-то? Царский указ!

– Что-то мне кажется, братья, что вы тут все в монастыре, в заботах о душах людских, совсем из ума выжили. На улицу-то гляньте, вечер уже вот-вот настанет. Куда они поедут на ночь глядя, хотелось бы мне знать? Засветло и верхами-то до крепости уже не добраться, а в настоятелевой колымаге хорошо если половину пути проделают. И свите гонца хоть чуточку отдохнуть неплохо бы, а то, того гляди, от усталости на землю начнут падать.

– Блистательные не знают усталости, голода и боли, – подал голос Тумил.

– Конечно, ведь это они едут верхом, а не на них, – огрызнулся я. – Коняшек бы хоть пожалели, в чем бессловесные твари-то виноваты, если люди такие дятлы? Выехали бы поутру, едва рассветет, и толку было б больше.

– Ох, а ведь прав ты, брат Прашнартра, не успеют они засветло до Благословенной заставы доехать, – согласился Трундналини. – Что же делать-то?

– И это ты у меня спрашиваешь? – Я усмехнулся. – Вообще-то я тут простой монах, а ты в обители четвертый по статусу человек, после настоятеля, хранителя Реликвии и кастеляна. И не важно, что ты о своем членстве в монастырском Совете Благих предпочитаешь не помнить. Сходил бы к отцу Тхритраве, поделился умной мыслью – глядишь, и послушают тебя. Заодно спасешь ужин с вселенской гармонией, да и перед столичными гостями блеснуть своим поварским искусством сможешь – не с гостевых домов же им еду таскать станут.

– А и то верно, – воодушевился брат-кормилец. – Гонцу с сопровождающими наверняка кельи выделят в монастыре, значит, и трапезничать они будут с братией.

– Вот-вот, – кивнул я. – На царских пирах дворцовую стряпню с твоими блюдами будут сравнивать. Так ты ведь, знаю, обитель-то не посрамишь, утрешь нос столичным зазнайкам.

Есть за Святой Кастрюлькой небольшой грешок – он как повар безумно тщеславен. Теперь в лепешку расшибется, но на ужин будет нечто особенное.

Если, конечно, Тхритрава голосу разума внемлет, на что мое брюхо очень надеется.

– Охохонюшки, а и действительно! Пойду, пойду и скажу настоятелю… А он послушает?

– Так ты обоснуй. – Я пожал плечами. – Скажи, что день ярок, прекрасен и полон надежд, а ночь темна и полна ужасов… Или из священных текстов процитируй чего, а если сам нужные слова подобрать затрудняешься, у брата – хранителя Реликвии попроси помощи. Тебе-то он не откажет.