Как только Чарли отошел от окна, Баки выскочил из-за пальмы, метнулся к дому, прижался к стене у двери из семейной гостиной на веранду.

Когда Джанет шла к высокой стеклянной двери, выглядела она такой же ненасытной, как богиня смерти какого-нибудь первобытного племени. Губы разошлись в злобной усмешке, ноздри раздувались, глаза, безжалостные и гневные, пылали жаждой крови.

Баки обеспокоился, что Чарльз, увидев такую Джанет, догадается о ее истинных намерениях, не откроет дверь, поднимет тревогу.

Но, когда она подошла к двери и повернулась к ней лицом, Баки увидел уже совсем другую Джанет: испуганную и беспомощную женщину, которая пытается найти сильного мужчину, чтобы опереться на него полными, но стоящими торчком грудями.

Чарльз не распахнул дверь сразу только потому, что руки очень уж сильно тряслись и не могли справиться с замком. Когда же дверь все-таки открылась, Джанет прошептала:

– Ох, Чарли, я не знала, куда пойти, а потом… я вспомнила… тебя.

Баки подумал, что услышал какой-то шум на веранде у себя за спиной. Оглянулся, но никого не увидел.

– Случилось что-то ужасное, – Джанет подалась вперед, на Чарльза, грудью заталкивая его в комнату, оставив дверь открытой.

Баки очень уж хотелось ничего не упустить, но он не решался показаться в дверном проеме и войти в дом до того, как Джанет полностью возьмет ситуацию под контроль. Поэтому он лишь чуть наклонился и заглянул в открытую дверь.

Именно в этот момент Джанет укусила Чарльза (Баки никогда бы не подумал, что за это место можно укусить) и одновременно ребром ладони раздробила ему кадык, предотвращая крик.

Баки поспешил внутрь, чтобы понаблюдать за происходящим, забыв закрыть за собой дверь.

И хотя сольное выступление Джанет длилось меньше минуты, Баки сумел много чего увидеть, получил наглядный урок лютости и жестокости, который пошел бы на пользу даже заплечных дел мастерам Третьего Рейха. Он стоял, восторгаясь ее изобретательностью.

Учитывая жуткость зрелища, которое являла собой семейная гостиная после того, как Джанет покончила с Чарльзом, оставалось только удивляться, что проделала она все это практически бесшумно, во всяком случае, не разбудив никого в доме.

На плазменном экране парень в оранжевом парике и клоунском раскрасе по-прежнему занимался с девицей, прикованной к статуе Джорджа С. Паттона. Творил что-то настолько невероятное, что зрители, должно быть, кричали от ужаса или восторга, чтобы подавить рвотный рефлекс. Но в сравнении с Джанет режиссеру определенно не хватало воображения. Он тянул лишь на ребенка-социопата, отрывающего крылышки мухам.

– Я не ошиблась, – прошептала Джанет. – Убивать голой лучше всего.

– Ты думаешь, это одна из твоих базовых личностных ценностей?

– Да. Это абсолютно моя Бэ-эл-це.

Хотя они знали Арсеню не столь хорошо, как Беннетов, им было известно, что в доме живут еще четверо: шестнадцатилетний Престон, который задирал малолеток, Антуан и Евангелина, а также мать Евангелины, Марселла. Бабушка занимала спальню на первом этаже, комнаты остальных находились на втором.

– Я готов разобраться с кем-нибудь из них точно так же, как ты разобралась с Чарли, – возвестил Баки.

– Займись Марселлой.

– Хорошо. А потом мы пойдем наверх.

– Разденься. Почувствуй свою силу.

– С нею я хочу разобраться одетым, – ответил Баки. – Чтобы потом, когда я разберусь с кем-то еще уже будучи голым, мне было что сравнивать.

– Это хорошая идея.

Джанет вышла из семейной гостиной грациозно и неслышно, как пантера. Баки последовал за ней, в превосходном настроении, оставив дверь на веранду открытой в ночь.