– Как звать? – спросил мужик, отрезая огромный ломоть хлеба и отламывая с хрустом куриную ногу.

– Люд… мила, – она попыталась сохранить дистанцию.

– Люся, значит? Ну, давай, Люся, рубай.

Она невольно себя застеснялась: есть так жадно, да еще руками! Но голод не тетка. А она больше не Людочка. Она Люся. А Люсе можно. Немытая, нечесаная, с прической точь-в-точь как у приходящей по утрам убирать ее офис уборщицы, кто же она, как не Люся? Хорошо, не Люська. И она ела торопливо, облизывая жирные пальцы. Супруги смотрели с одобрением. Накормить голодную студентку – это святое.

– Я вас тоже чем-нибудь угощу, – пообещала она с набитым ртом.

– Угостишь. Вот пиво понесут, и угостишь, – осклабился мужик.

Пива Людочка никогда раньше не пила. Разве что в Праге или в Таллине, где культ пива. Но в бутылках или в банках? Пастеризованное? Она не понимала эту едкую горечь, этот вкус. Отрава же! Но когда мужик достал огромную воблу и стал чистить ее на газете, у Людочки слюнки потекли. И она купила у проходившего по вагону официанта четыре бутылки пива. А потом вдруг неожиданно опьянела и до самой ночи изливала душу попутчикам. О том, как любит своего замечательного мужа Тимку, как мудро и правильно руководит туристической фирмой и как хорошо жить на этом свете. Попутчица только головой качала:

– Во заливает! Прямо писательница. Фирма, вишь, у нее! Оно и видать. Хоть бы чемоданчик какой для приличия с собой прихватила. Бизнесменша!

– Давай, Люся, еще по пивку! – подмигивал ее муж.

– Так кончилось же!

– А я сгоняю. Одна нога здесь, другая тоже здесь, ха-ха! Эх, жизня! – И не к месту: – До чего народ довели!

Лежа потом на своей верхней полке, трезвеющая Люся услышала все, до чего конкретно довели народ. Она даже представить себе не могла, что можно жить ТАК! У нее в голове не укладывалось! Можно, оказывается, отдыхать на НАШЕМ юге! И не в Сочи, Сочи это, оказывается, роскошь, а ДИКАРЯМИ. И грезить об этом всю долгую зиму, мечтать, ждать. Ее попутчики с восторгом говорили о курице в лаваше и коньяке, который канистрами покупали на рынке у какой-то Марии. О том, что во дворе дома, где они снимали комнату, есть душ.

– Только туда, и никуда больше! – горячась, говорила Анька. – Только с душем!

В другом купе обсуждали прошедшие выборы, Люся даже услышала фамилию отца с весьма нелицеприятным эпитетом.

– Да он просто м…к!

Она покраснела и зарылась лицом в подушку. Хотелось заткнуть уши.

Это был огромный материк, которого она не знала, ее страна. Оказывается, до сих пор Людочка Сальникова жила на острове. На сказочном острове счастья. Ей и в голову не приходило, что там живут только избранные, а все остальные живут по-другому. И теперь она слушала, как это бывает по-другому. В разных концах вагона (а слышимость в плацкарте была великолепная, и люди не сдерживались, к тому же многие приняли на грудь) говорили теперь об одном и том же: как тяжело живется и что надо сделать, чтобы не стало еще хуже. Этого хуже все отчаянно боялись, хотя, казалось бывшей Людочке, куда уж хуже?

Все эти люди жили в аду и изо всех сил цеплялись за этот ад, лишь бы только жить.

Какой-то дед, грозно стуча клюкой по полу и упорно называя олигархов аллигаторами, жаловался соседу по купе:

– Энти аллигаторы весь колхоз у нас развалили… Так их, мать твою…

– Во-во, – поддакивал сосед. – Их бы всех посадить на нашу зарплату.

– Я хари-то ихние все наперечет знаю. Как морда во весь экран – знамо: аллигатор. Отъелися на наши народные деньги.

– Правильно, папаша, говоришь. На консервы бы пустить все это крокодилье племя.