Наступает резкая гипогликемия, тем более на фоне алкоголя, то есть резкое снижение сахара в крови. Сначала обморок, потом кома, потом смерть… Человека можно было бы спасти кусочком сахара, стаканом сладкого сока. Но для этого нужно, чтобы кто-то находился рядом. И чтобы этот «кто-то» желал его спасти.
Встреча с Кешей представлялась Алексею неотложной.
Ляля дала ему «добро».
Иннокентий изумился:
– Так вы не друг тети Ляли? Вы частный детектив?!
– Одно другому не мешает, – уклончиво ответил Алексей. – Расскажите мне подробно, как прошел ваш последний вечер с дядей.
– А почему вы… А что такое?
– Елена не удовлетворена медицинским заключением о причинах смерти. Впрочем, судебные медики сделали все, что могли, учитывая состояние трупа.
– Значит, тетя Ляля считает, что медики не смогли установить истинные причины смерти – а частный детектив сможет?!
– Иннокентий, прения по этому вопросу считаю закрытыми. Вы имеете право не отвечать на мои вопросы, но тогда я стану подозревать, что вы в чем-то виноваты. Выбирайте.
У Кеши за очками заметались в испуге глаза. Алексей не удивился. В худобе, тщедушности, в мелких чертах лица этого парня таилась генетическая трусость. Та трусость, с которой рождается слабая особь и всю последующую жизнь занимается самоохранением: усиленно следит за здоровьем, питается непременно как-то особенно, становится адептом какой-нибудь хитрой гимнастики, не затрачивает свою душу на сильные эмоции (кроме тех, что связаны с ним самим, разумеется). Его трусливой нервной системе необходимо покровительство сильного, под сенью которого он чувствует себя в безопасности, – и потому такая особь легко становится услужливой и льстивой. Именно так, по описанию Ляли, вел себя племянник с дядюшкой.
– Ну? – грозно рыкнул Кис.
– Ну-у… Я пришел… Дядя предложил в шахматы поиграть и вместе поужинать…
– Дядя вас сам пригласил или вы проявили инициативу?
– Я ему позвонил… – Глаза Кеши снова испуганно заметались: он судорожно пытался определить, откуда исходит опасность. – Позвонил, а он говорит: приходи! Дядя не любил ужинать один…
Кеша не врал. Такой ответ был для него невыгоден. Если Кеша причастен к подмене инсулина, то он должен был сам проявить инициативу и напроситься к дяде в гости. А он как раз и напросился, даже если не прямо: знал, что дядя позовет к себе. И только что признался в этом. Стало быть, Кеша либо не виноват, либо не сообразил вовремя, что надо соврать.
– Дальше!
…Дальше они играли в шахматы; выиграл, как почти всегда, Кеша. Потом ужинали. У дяди было все готово, ему принесли еду из ресторана, Кеша только помог накрыть на стол.
– За ужином дядя о моем будущем философствовал – не нравится ему моя профессия историка, он ее бесперспективной считает… – хмыкнул Кеша с иронией интеллектуала, чувствующего свое превосходство над «простым бизнесменом».
Интересно, хмыкал ли он так же в дядином присутствии?
…Потом они сели смотреть футбол. Но матч был скучный, и дядя задремал в кресле. Кеша от нечего делать убрал со стола, вынес мусор и вымыл посуду, но тут дядя проснулся и сказал, что спать в кровати куда лучше. Велел Кеше принести ему шприц, а сам пошел умываться. Кеша, уже хорошо знакомый с обиходом диабетика, поменял картридж – прежний кончился – и принес дяде шприц-ручку. Вот и все.
– Из какой коробки вы взяли картридж?
Кеша удивился:
– Из той, где «длинный» инсулин… Я же знаю, что он колет себе на ночь!
– Расскажите о том, как нашли дядю, – сменил тему Кис.
Кеша совсем растерялся. Может, оттого, что не понимал, к чему все эти расспросы, – а может, как раз оттого, что прекрасно понимал. Но на этот раз он ничего не спросил и принялся неохотно рассказывать.