А не как к изнасилованной им девушке.

Впрочем, не исключено, что Лев Георгиевич не видел между двумя этими категориями особых противоречий.

В горле у Риты мгновенно пересохло, сердце заухало. Барковский-старший, лукаво посмотрев на вазу с бордовыми розами, произнес:

– Тебе же нравятся розы, Ритка-маргаритка?

– Не называйте меня так… – простонала девушка, и учтивый адвокат вдруг изменился: улыбка на его лице трансформировалась в злую гримасу, в изумрудных глазах засветилась ярость.

– Иначе что, Ритка-маргаритка? Иначе ты обратишься в полицию?

Гоша, с несколько отсутствующим видом стоявший в дверях, бросил на Риту быстрый взгляд, и девушка вдруг поняла: если отец и сын Барковские захотят, то смогут ее сейчас убить, прямо здесь, в больничной палате.

Например, придушить подушкой. Или впрыснуть какую-либо гадость из принесенного с собой шприца.

И им все сойдет с рук. Их друг-доктор, тот самый, в очках в золотой оправе, подтвердит, что у пациентки не выдержало сердце, или имела место легочная эмболия, или…

Или, или, или…

Адвокат Барковский, внезапно подавшись вперед, схватил Риту за руку и скомандовал:

– Сынок, давай!

Гоша, приблизившись к кровати, оперативно достал из кармана наручники, кажется, те же самые, из тайной комнаты. И так же прикрепил запястье Риты к спинке кровати больничной палаты.

Девушка завизжала, однако Лев Георгиевич схватил ее железной хваткой за горло и мягко, буквально по-отечески, произнес:

– Ты только пискни, и я тебя прямо здесь придушу. Не сопротивляйся, и тогда, обещаю, ты останешься в живых.

И добавил со смешком:

– Может быть…

Рита верила, что так оно и произойдет. А Гоша тем временем приковал ее вторую руку, после чего Лев Георгиевич, ослабив хватку на горле девушки, сказал:

– Я сейчас отпущу, и, если ты только пискнешь, это будет последнее, что ты сделаешь в своей юной жизни, Ритка-маргаритка. Тебе это понятно?

Рита в ужасе смотрела на него, и Барковский-старший, другой рукой слегка ударив ее по щеке, произнес:

– Тебе это понятно, я спрашиваю?

Судорожно кивнув, Рита дала понять, что кричать и звать на помощь не намеревается, после чего Лев Георгиевич разжал стальную хватку, и девушка жадно втянула воздух.

Адвокат же бесцеремонно стянул с Риты одеяло, задрал ее больничный наряд, и девушка ощутила его крепкие пальцы на своем бедре.

– Гм, выпотрошили тебя, стало быть… Ну, ты сама виновата, Ритка-маргаритка. Не надо было меня злить, я был бы понежнее, все бы обошлось.

Его руки заскользили по ее телу, и девушка заплакала – от обиды, от отчаяния, от безысходности.

От того, что Барковских, похоже, ничто не могло остановить.

– Отец! – предостерегающе произнес Гоша, когда его старик, склонившись над животом Риты, вдруг лизнул ее пупок.

Со вздохом и явным сожалением прикрыв Риту одеялом, адвокат произнес:

– Ведь я бы мог снова тебя трахнуть, Ритка-маргаритка, прямо здесь и прямо сейчас. И никто бы этому не помешал. Кстати, такая ситуация меня ой как заводит, может, в самом деле…

– Отец! – повторил Гоша, и Барковский-старший, усмехнувшись, заметил:

– Обычно отец контролирует сына, а у нас сын держит под неусыпным надзором отца. Гоша ведь у нас такой пай-мальчик, всеобщий любимчик, местный плейбой. Хотя если бы местные барышни знали кое-что из его многочисленных тайн, думаю, они бы полностью переменили к нему отношение.

Рита заметила, как на лице Гоши заходили желваки. Кажется, несмотря на то, что отец и сын Барковские действуют заодно, отношения в их преступном тандеме не самые безоблачные.

– Впрочем, тайны есть у всех, не так ли, Ритка-маргаритка? У моего сына. У меня самого, конечно. Ну, и теперь