Сенька аж распух от гордости. Тоже мне стержневик.
– Вот так, брателло, – подмигнул он.
Я думал, что сейчас скажет, что я должен брать с него пример, но он не сказал.
– А ты, я вижу, уже нашёл свою ось, – усмехнулся я. – Будешь, значит, собак всю жизнь хоронить?
– Ладно, ты не раздувайся. – Сенька свернул карту, спрятал её за пазуху. – Поможешь с похоронами, а я тебе половину бакселей подгоню. По-братски. Мамке скажешь, что на подсеке загибаешься, а сам можешь со своей Родионихой…
– Молчи, придурок, в лоб дам, – предупредил я.
– Ну-ну, не очень ты… Я тебе помочь хочу, а ты сразу бычишь…
На крыльцо выполз большой красный муравей, Сенька ловко в него плюнул и принялся наблюдать, как муравей пытается выбраться из вязкого пузыря. Надо будет переписать в своей тетрадке про Сеньку, я там про него очень мягко написал. Теперь напишу, что он настоящий мурод. Всё исправлю.
– Есть ещё вариант. – Сенька смилостивился, выручил муравья соломинкой и отправил насекомое в одуванчики. – Есть ещё один вариант.
– Какой?
– Ну, как какой? Ты же с этим теперь корешишься, как его там… Денис?
Откуда эта сволочь знает?
– Так вот, насколько я знаю, этот Денис, он это… чувачок с деньгами. Ну, так и лизни поглубже…
Тут я уж не удержался, в лоб ему треснул. А этот любитель дохлятины увернулся и как в сплетение мне засветит! Я язык чуть не откусил.
Сенька в стойку ещё встал, левый кулак выставил, правый поднял к челюсти, зенки свои задрал, Майк Тайсон.
Не, я с ним бы без вопросов разобрался, я сильнее и тяжелее, но с мелким драться стыдно, никакой доблести нет. Если победишь – поколотил сопляка, если проиграешь – ещё позорнее…
– Давай-давай, – подмигнул Сенька. – Иди, чемпион, я куплю тебе пластырь от мозолей…
– Дубло ты, – сказал я. – Ничего не понимаешь.
И я пошёл. В сторону краеведческого музея. И через две минуты меня догнала мать.
– Ты подумал? – спросила она.
Глава 7
Собака Секацкого
Метров за сто от столовки я остановился. Потому что увидел его. Увидел и сразу понял, как его на самом деле зовут. Совсем не Денис. Его зовут Упырь. Издали он очень похож на упыря. Особенно, когда ест. Зубки вываливаются, а верхняя челюсть такая, будто кастетом в неё вставили.
И ещё я понял.
Что от него не отвязаться. Никак.
Что, если я сейчас его пошлю подальше, то мне этого не простят.
Мать будет ходить с хромой рожей. Разговаривать со мной не будет, будет рыкать и фыркать. И очень скоро я начну чувствовать, что во всех бедах нашей семьи виноват я.
Отец, конечно, не станет ходить с кривой рожей, но его просто жалко.
Во всех бедах. Это я послал Котлова на опору, это я высвистал ветер, это из-за меня Котлов поломался. Это я взял тупой кредит на постройку дома…
И так будет и дальше. Я останусь виноват. Она со мной почти до вокзала шагала. И всё говорила, что я должен помочь. Должен помочь, должен помочь, должен помочь, у нас проблемы, у нас проблемы…
А если я соглашусь, то она сразу станет доброй и спокойной.
Выбора нет. Говорят, что выбор есть всегда, это не так. Выбор, это когда между чёрным и белым. А если из двух зол, это не выбор. Это неизбежность. Я попал в состояние неизбежности. Куда ни поверни – путь на самом деле один.
Упырь.
Вряд ли этот гад сюда припёрся пообедать. Что, у него дома есть нечего?
А откуда он знает, что я тут пойду? Чутьё? Не, у него точно чутьё. Наверное, у мертвецов у всех чутьё. На живых. Зомбацкое чутьё.
Он сидел на бетонных перилах столовки и ел что-то из пластиковой тарелки. Мимо пройти было нельзя, я остановился.
Я согласился.
Выхухоль сдохла.