– Может, позвонишь ей? – предложил Грант.

– Попробую. – Эмброуз достал телефон; в школе запрещалось ими пользоваться, но мистер Хилди не возражал.

Все смотрели, как он звонит снова и снова.

– Занято. Наверное, все пытаются дозвониться. – Эмброуз убрал телефон.

Никто не сказал ни слова. Прозвенел звонок, но все остались на своих местах. Несколько ребят из другого класса уже вошли в кабинет, готовясь к третьему уроку, и тоже уставились на экран. Расписание больше не имело никакого значения. Входившие садились прямо на парты и вставали вдоль стен, прикованные к телевизору. И тут обрушилась Южная башня. Она растворилась в огромном расползающемся облаке – плотном, густом, грязно-белом. Кто-то вскрикнул, все разом заговорили, тыча в экран. Ферн сжала руку Бейли. Кто-то из девочек начал плакать.

Мистер Хилди был бледным как мел. Он окинул взглядом учеников, толпившихся в классе, и пожалел, что включил телевизор. Им, таким молодым, невинным, не нюхавшим пороха, не следовало этого видеть. Он открыл было рот, чтобы приободрить их, но нести чушь было не в его правилах, и он промолчал. Все, что он мог сказать, либо будет откровенной ложью, либо напугает их еще сильнее. Происходящее казалось иллюзией, фокусом с дымом и зеркалами. Но башня исчезла. Хоть сначала самолет врезался в Северную башню, Южная упала первой. Всего через пятьдесят шесть минут после удара.

Ферн сжала ладонь Бейли. Огромное облако дыма и пыли напоминало Ферн дешевую синтетическую вату, которой был набит ее старый плюшевый медведь, выигранный ею на ярмарке. Как-то раз она швырнула им в голову Бейли. Правая лапа у игрушки оторвалась, грязно-белые клочья разлетелись во все стороны. Но происходящее в Нью-Йорке не походило на веселую ярмарку. По темным лабиринтам улиц в панике бегали, словно зомби, люди, их одежду покрывал пепел. Только эти зомби плакали и звали на помощь.

Когда в новостях сообщили, что еще один самолет рухнул возле Шанксвилла – всего в шестидесяти пяти милях от Ханна-Лейк, – ученики начали расходиться, они больше не могли ни смотреть, ни слушать новости. Ребята выбегали из школы и спешили домой – убедиться, что жизнь в Ханна-Лейк продолжается, что их семьи в порядке.

Эмброуз Янг остался в классе мистера Хилди и увидел, как вслед за Южной Башней через час обрушилась и Северная. Мама не отвечала. Каждый раз, когда он набирал ее номер, в трубке звучал лишь странный шум. Он ушел в спортзал. Там, в углу, сидя на сложенном в рулон мате и почувствовав себя в большей безопасности, он кое-как прочел молитву. Эмброузу было стыдно просить помощи – у Бога сейчас явно и без того хватало хлопот. Проглотив ком в горле, он прошептал «аминь» и еще раз набрал мамин номер.

Июль, 1994

Ферн и Бейли сидели на самом верхнем ряду трибун и лизали фиолетовое мороженое, похищенное из холодильника в учительской. Они следили за тем, как внизу на мате боролись спортсмены. Отец Бейли, тренер школьной команды по борьбе, проводил очередной набор в детскую секцию борьбы, но ни Ферн, ни Бейли не взяли: девчонкам в этом спорте были не рады, а у Бейли из-за болезни ослабли конечности. В теле здорового человека мышцы после нагрузки быстро восстанавливаются, становясь только крепче от тренировки к тренировке. В теле Бейли ничего такого не происходило. Но недостаточные нагрузки грозили слишком быстрым ослаблением мышц.

Бейли поставили диагноз «мышечная дистрофия Дюшенна», когда ему было четыре, и мать стала следить за его подвижностью, как сержант на плацу. Она заставляла его плавать в спасательном жилете (хоть он и чувствовал себя в воде как рыба), соблюдать режим сна и прогулок, делала все, чтобы сын как можно дольше обходился без инвалидного кресла. Пока что им удавалось обогнать болезнь. В десять лет большинство детей с мышечной дистрофией были прикованы к коляске, а Бейли по-прежнему ходил.