– Слышал я биографию первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Петра Машерова. Героическая, он был известным партизаном. Вот я и подумал, почему бы ему не издать свои воспоминания в прозе? Ведь есть о чём написать! А я бы ему в этом посодействовал, пусть даже на обложке не будет моей фамилии. Поможете, Борис Николаевич, пересечься с Машеровым? Вы как-никак вхожи во власть, общаетесь запросто с кремлёвскими небожителями. А я уж в долгу не останусь.

– Вон оно что… – протянул Полевой. – А почему именно Машеров? У нас много и других деятелей со славной биографией.

– Да вот что-то загорелось, прочитал воспоминания современников, но всё это не систематизировано, а ведь на их основе можно написать художественное произведение. Но главные воспоминания должны исходить от самого Машерова. Хотя бы недельку поработать вплотную, как у Петра Мироновича появится возможность уделить мне время.

– Не знаю, не знаю… Машеров – человек своенравный, может и отказаться. Лично с ним незнаком, хотя и пересекались несколько раз. Можно попробовать через Федина. Всё-таки Константин Александрович возглавляет правление Союза писателей, к его мнению Машеров может прислушаться.

Мы посидели ещё часок, обсуждая современную литературу и мои планы на будущее, после чего Полевой начал собираться. Я расплатился с официантом, вызвал для Бориса Николаевича такси и отправил писателя домой.

Надеюсь, мой план удастся, иначе придётся придумывать другой. Я решительно настроился на контакт с руководителем Белоруссии. Своё место под солнцем я уже занял, моё имя мелькает то в писательских, то в музыкальных кругах. Настало время заняться страной, и кандидатура Петра Машерова в моих планах была приоритетной. Как историк, я помнил, что неплохо себя зарекомендовал и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов. Но это был запасной вариант, если с Машеровым всё же ничего не выгорит. А могло получиться и так, что Пётр Миронович, когда я открою перед ним все карты, возьмёт и сдаст меня соколам Андропова. Кто ж его знает, чужая душа – потёмки. Хотелось верить, что до этого не дойдёт.

Ночь я провёл в гостинице, пока в Переделкино ночевать в одиночку не очень тянуло. Да и мотаться на электричке туда-обратно лишний раз не хотелось. А на следующий день мои мысли оказались сосредоточены на съёмках «Марсианина». На «Мосфильме» меня ждал Тарковский, где, как выяснилось, мне предстояло сняться в одной небольшой роли.

Едва переступив порог павильона, превращенного в Центр управления полётами, я буквально нос к носу столкнулся с Джеком Николсоном. Тот лениво потягивал горячий кофе, удручённо качая головой.

– Факинг кофе, – бормотал голливудский актёр.

Похоже, бодрящий напиток явно оставлял желать лучшего. Хорошо, хоть не цикорий ему предложили, хотя, как я успел заметить, некоторые сорта предлагаемого в СССР кофе по вкусовым качествам уступали даже цикорию.

– А, здравствуйте, Сергей Андреевич! – приветствовал меня Тарковский, оторвавшись от руководства хаотично двигавшейся по площадке массовки. – Идите тоже возьмите у костюмера белый халат, а потом я объясню вам вашу роль. Она несложная, буквально пара фраз.

Костюмер Антонина Васильевна вручила мне белоснежный халат, однако с застиранным пятном на левом подоле, и я направился к режиссёру за инструкциями. Выяснилось, что мне предстоит сыграть помощника генерального конструктора. Я вспомнил, что действительно был такой эпизодический герой в моём сценарии, который заявляется к своему шефу, протягивает ему папку и говорит: «Андрей Викторович, тут Соснин просил вам передать свои новые расчёты по орбите „Победы”. Говорит, это срочно, сам он скоро подъедет, а к его приезду вам желательно ознакомиться с расчётами».