Калин молча кивнул, не отрывая глаз от тлеющего брикета.

– Потом выпускники эти при Императоре служат, в личной гвардии, а вот куда деваются ученики второго корпуса, никому не известно. Они словно в воздухе растворяются, но то, что второй корпус существует, это точно знаю.

– А девочек, ты говоришь, пристраивают. Как это? Куда? – поднял Калин покрасневшие глаза на товарища.

– Замуж выдают, как ещё. И чем ближе девочки были к Императору, тем удачливей и богаче ей мужа подбирают. Высокородные граждане почитают за честь получить от Светлейшего личную вещь, а наложницу так и подавно. Родословная этих девушек уже не важна, будь она в прошлом крестьянской дочкой, или кровей знатных, после Императора они все едино высоки.

Щёки Калина покраснели, ноздри расширились от участившегося дыхания, краска с лица спала, и вот уже на Нушика смотрит не мальчик, а хищный зверь, алчущий крови. Руки его сжали кружку до хруста, а по подбородку побежала тоненькая красная струйка от прокушенных губ.

– Как это «ближе»? – прохрипел он севшим, совершенно чужим голосом. – Это ты о чём сейчас?

– Калин, ну ты же сам должен понимать, что императору не отказывают в пожеланиях даже дочери и жёны благородных мира сего, а служанки или наложницы…

– Нет… Нет! – замотал он головой. – Не говори так! Ты всё врёшь! Это не правда!

Калин вновь побагровел, засопел ещё больше и резко поднялся, сверля Нушика яростным взглядом, швырнул несчастную посудину в сторону . Пнув изо всех сил стопку брикетов, перешагнул через них, спотыкаясь, и быстрым шагом, а потом и вовсе перейдя на бег, кинулся прочь, не разбирая пути. Ком, подкативший к горлу, душил, не давал сглотнуть, хотелось выть, орать и кого-нибудь убить. Да, убить, прямо голыми руками, разрывая грудь, и он знал точно, чья это грудь, да. Подступившие было слёзы тут же высохли, словно их и не было, Калин чётко представил себе, как он вынимает сердце Императора и скармливает его десятнику Краму, этому утырку, выплевышу Имперскому, который разрушил его семью. А потом он распорет ему брюхо и заставит жрать собственные кишки и дерьмо. Эти мысли так захлестнули мальчика, что он не заметил, как оказался в кромешной темноте.

– Чёрт, – буркнул тихонько Калин, и эхо гулко унеслось вдаль.

5. Глава 4

Как определять дальность стен-препятствий по звуку, мальчик знал чисто теоретически, из телепередачи про летучих мышей. Сев на корточки, он принялся шарить руками по полу в поисках двух камешков. Камней не нашёл, только руки перепачкал, и пока крутился вправо-влево, в итоге запутался вообще, с какой стороны пришёл. Сколько ни напрягал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, всё зря. Жуть, кошмарная, до самых внутренностей пробрала всё тело, обдав спину льдом. Накал ярости сошёл на нет. Стало страшно.

«Не паниковать, – мысленно пытался он успокоить сам себя, – всё будет хорошо, я найду дорогу. Найду обязательно и сделаю то, о чём только что думал, обязательно сделаю, живы они или нет, но я доберусь до вас, с-суки!»

Глубоко вдохнув и выдохнув пару раз, выставив вперёд руки, осторожно прощупывая носком ботинка почву впереди себя, Калин двинулся с места в неизвестном направлении. Пахло сыростью и нечистотами, дул еле уловимый сквозняк.

Поймав направление воздуха, Калин всё таким же «слепым» способом пошёл уже уверенней.

«Раз есть движение воздушных масс, значит и выход где-то там», – думал он, уже спокойный и уверенный в себе. Найдя в потёмках стену, мальчик старался больше не отходить от неё и шёл, касаясь её рукой. Сколько бродил он во мраке – неизвестно. Время потеряло счёт, он сам потерялся в пространстве. Только жуткая жажда и чувство голода говорили о том, что он гуляет по подземелью уже изрядно, и пора бы выбираться к свету, но того, как назло, всё не было видно. Ноги гудели и болели. Калин сильно устал, но не останавливался. Он двигался, как казалось ему, вперёд уже на одном упрямстве, боясь, что если остановится, то уснёт, а во сне его съедят. Он всё шёл и шёл, и с напряжением вслушивался в черноту.