– Зачем вам понадобился Коваль? – спросил Юркевич.

Лже-чекист всхлипнул.

– Это Левашов – он Трубку попросил, чтобы мы его у вас увели.

Я догадался, что речь идёт о том самом бандите, на поимку которого отправились почти все наши, включая Мишку. Что-то говорили о банде числом не менее тридцати сабель. Серьёзная сила.

Наши за ним гоняются, а Левашов тем временем через своих доверенных людей в городе свои дела проворачивает. Ничего не скажешь – наглец! Надо будет при случае узнать о нём больше.

– Левашов? – поразился начальник губрозыска. – А ему-то с каких хренов этот старовер-душегуб понадобился?

– Так понятно зачем: вас, легавых, хотел по носу щёлкнуть, – простодушно ответил Зайцев. – Чтобы, значит, позор на весь свет был.

– Ясно, – кивнул Смушко и бросил на меня задумчивый взгляд.

Ну да, если бы не просмотренные мной сводки и натренированная в оперском прошлом память, план лже-чекистов бы удался. Другим словом, кроме как «повезло» – ситуацию описать сложно.

– Так и запишем – хотели скомпрометировать органы советской власти, – Юркевич макнул перо в чернильницу и старательно зачиркал в протоколе допроса.

– Чего-чего мы хотели? – захлопал глазами допрашиваемый. – Это вы в чём нас обвинять собираетесь? Ничего мы ментировать не собирались. Не пишите всякого!

Я невольно улыбнулся, но разъяснять смысл термина не стал.

– Не берите в голову, Зайцев. Лишнего мы вам предъявлять не собираемся.

Бандит успокоено вздохнул. Юркевич умел убеждать одной только интонацией.

– Кстати, – как бы между прочим поинтересовался Юркевич, – откуда Левашов узнал, что мы арестовали Коваля?

– Тоже мне секрет, – фыркнул допрашиваемый. – Полгорода видели, как вы его брали.

Лицо Смушко просветлело. Он явно боялся, что среди своих есть кто-то, кто работает на Левашова.

– Хорошо, это мы прояснили. Тогда ответьте, пожалуйста, на следующий вопрос: удостоверения сотрудников ГПУ и мандат, где достали? – продолжил гнуть линию следователь.

Зайцев пожал плечами.

– Это вы у Трубки спросите, когда он очухается… Ну или если очухается, а то уж больно ваш человек дерётся крепко, – он перевёл взгляд, в котором не читалось ничего, кроме испуга, в мою сторону.

– Трубка-то очухается, – заверил Юркевич. – И мы обязательно его спросим. Но что мешает вам рассказать? Чем больше будете с нами сотрудничать, тем легче будет ваша участь.

– Да я бы рассказал, коли бы знал, – грустно улыбнулся Зайцев. – Только кто ж меня в известность в таких делах ставит. Меня для другого берут.

– Ну вот про это другое вы мне сейчас и поведаете, – вежливо наклонил голову Юркевич.

Послужной список у Зайцева оказался приличным. Но я заметил вот что: он охотно сознавался в ограблениях рядовых граждан, однако как только речь заходила о государственной собственности, так его словно подменяли – куда-то исчезала словоохотливость, он даже начинал заикаться.

Сначала это вызвало у меня недоумение – откуда такая избирательность? Чего он так боится? Потом до меня дошло: в это время покушения на госимущество считались намного более серьёзными преступлениями, чем грабёж обывателей, пусть даже эти самые обыватели – граждане молодой советской республики.

Перекос, конечно, несправедливый, но их и в моё время тоже хватало, как и резонансных дел.

«Выпотрошенного» Зайцева отправили в камеру на отдых. Юркевич решил, что завтра снова возьмёт бандита в оборот и выжмет из него ещё больше.

Я покосился на окно: уже темнело, а ведь у меня с утра и маковой росинки во рту не было. Даже по госпиталю затосковал: там меня точно ждали еда и кров.