Забраковав ещё два, остановил выбор на расположенном в углу письменном столе, который частично перекрывался массивным сейфом или, как иногда говорят, несгораемым шкафом.

Терпеть не могу оставаться на виду. Если мы с Жорой (хм) Быстровым чем-то близки, наверняка это его рабочее место.

Поверх столешницы лежало стекло – этот факт вдруг вызвал у меня приступ веселья: точно такое же было у меня дома во времена детства. Под стеклом я держал всякие полезные бумажки: формулы, правила русского языка, телефоны друзей и прочие нужные вещи, которые не всегда помещаются в памяти.

Даже если я ошибся, всё равно этот стол будет моим!

На столешнице не было ничего, кроме настольной лампы с медным абажуром, высохшей чернильницы и гранёного стакана, в котором, как три тополя на Плющихе, стояли три пера «Рондо» с деревянными ручками.

Я снова испытал приступ ностальгии, вспомнив, как когда-то ходил на почту и ко-рябал точно таким же пером тексты отправляемых родителям телеграмм.

В школе класса до восьмого мы тоже писали перьевыми ручками – они были нескольких типов: с пипетками на конце или поршневого типа. Когда заканчивались чернила, просили соседей по парте капнуть на бумажку, а потом засасывали или закачивали тёмно-синюю густую жидкость внутрь ручки.

Как я ни старался, всё равно вечно пачкал руки, а порой и манжеты на рукавах рубашек.

А вот цвет школьной формы прекрасно маскировал случайно пролитые чернила.

Так, хватит предаваться воспоминаниям.

Начальство, а товарищ в кожанке вряд ли был из рядового состава, приказало ознакомиться со сводками. Где бы их взять?

Логично предположить, что у дежурного.

Я покинул кабинет (кстати, непорядок, что он не запирается – нас бы за такое в моё время расстреляли бы через повешение), спустился на первый этаж и забрал у дежурного целую кипу макулатуры.

Посмотрим, как тут поставлено внутриведомственное информирование.

Принёс в кабинет, положил на стол перед собой, включил настольную лампу – слава богу, что электричество не отключили, и углубился в чтение.

Материалов действительно было много, и по мере их изучения картинка складывалась нерадостная.

«Информационно-Инструкторский подотдел Отдела Управления Губисполкома предлагает выяснить личности Дарьинской милиции путем точного заполнения анкет, а также выяснить на месте и должность и отношение к населению, так как крестьяне определенно заявляют, что милиция в большинстве состоит из бандитов…»

Господи, неужели ничего не меняется, даже спустя сто лет… У нас в соседнем ОВД так целый отдел закрыли – мужики мутили темы не хуже бандитских.

«20 июня сего года в дом гражданина деревни Михайловки Андреевской волости Якова Прокопенко в 7 часов утра ворвались бандиты с требованием денег. Не получив требуемого, бандиты связали хозяина за руки, зажгли сальные свечи и начали ими прижигать тело».

Дежавю и только! С одним исключением: при мне всё больше утюги или паяльники шли в ход. Преступность постепенно взяла на вооружение технический прогресс.

«6 мая тремя вооруженными был встречен милиционер Скрыпник, сопровождавший 2 арестованных. Милиционер убит, арестованные отпущены».

Царствие небесное павшему на боевом посту! Мне тоже приходилось терять товарищей. И нет ничего хуже, чем сообщать эту горькую весть его родным и близким. Кто сталкивался, тот поймёт.

Следующим в руки попал документ, составленный коллегами из соседней губернии. Там ищут некоего Ивана Трубку, список обвинений более чем впечатляющий: бандитизм, убийства…

Вот же мразота!

К письму приложен довольно тусклый фотоснимок. Судя по надписям с обилием «ятей» на обратной стороне – информация из чудом сохранившихся архивов ещё царских времён.