Первым нас встретил дежурный.

Он сидел за длинным канцелярским столом, на суконном покрывале которого стоял телефонный аппарат. Перед дежурным лежала раскрытая амбарная книга с линованными страницами — видимо, какой-то журнал: то ли посещений, то ли происшествий.

А вот «обезьянника» я пока не приметил, но учреждение, подобное губрозыску, не может обойтись без чего-то в этом роде. Наверное, он находится где-то в глубине коридора, а то и вовсе в подвале. Я видел зарешечённые оконца на уровне чуть выше земли — значит, тут есть и цокольный этаж.

Мы поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, покрытой красной, стоптанной тысячами подошв ботинок и сапог дорожке.

Тут был не менее длинный и гулкий коридор, правда, в отличие от первого этажа возле почти каждой двери имелись сколоченные из досок лавочки, и ни одна из них не пустовала.

Периодически двери распахивались, кого-то выпускали, кого-то наоборот запускали.

Навстречу конвой, состоявший из моряка (как их сейчас называют – краснофлотцами?) и, судя по надписи на петлице, пришитой к воротнику рубах, бойца ЧОН провёл угрюмого лохматого мужика с такой физиономией, что сам Ломброзо мог бы использовать его в качестве доказательства своей теории о морфологических признаках, присущих преступникам.

Уж на что мне было не привыкать, но от этого типа веяло такой угрозой, что она чувствовалась на расстоянии в несколько шагов.

— Что, поймали-таки Федьку Коваля? — обрадованно произнёс крепыш, когда конвойные поравнялись с нами.

Матрос удовлетворённо кивнул.

— Да уж, пришлось за ним побегать.

— А что он такого совершил? — не выдержал я и получил в ответ немой вопрос сразу в четырёх парах обращённых на меня глаз.

— Быстров, ты что? — первым опомнился кожаный. — Это же Федька Коваль, старообрядец. Он живьём три десятка человек замуровал, включая жену и дочерей.

— Вот урод, — не выдержал я.

Федька отвёл взгляд. Кажется, ненависть в моём голосе подействовала на него.

— Ты его ко мне отведи, — продолжил кожаный. — Я сам его допрошу вместе со следователем.

— Сделаем, — пообещал матрос.

Процессия продолжила движение, ну а мы подошли к двери, на которой висела табличка «Оперчасть губроз». А что — прикольно звучит!

— Ты к себе иди, — велел кожаный, — а я к следователю заскочу. Вопросы есть?

— Есть, — признался я. — Чем заниматься в первую очередь?

— Я же сказал — пока бумагами. Сводки почитай, дела прошей — ну сам знаешь. И не боись — не забудем. Как только нужда в тебе возникнет, сразу подключу. Понял?

— Понял, — вздохнул я и толкнул незапертую дверь.

Она отворилась со скрипом давно несмазанных петель.

Ну, здравствуй, новая — старая работа! Как я по тебе соскучился!

5. Глава 5

Я вошёл в кабинет и, поскольку, кроме меня, больше в нём никого не было (как там сказал товарищ в кожанке — уехали какого-то Левашова брать?), стал осматривать помещение.

В жизни не скажешь, что это «штаб-квартира» оперсостава — на вид что-то среднее между учительской в школе и конторой средней руки.

В глаза сразу бросились письменные столы: их было пять штук и все разные. Значит, набирали по принципу «с бору по сосенке».

Какой же из них мой? Я попробовал обратиться к внутренней памяти Быстрова, но в душе ничего не ёкнуло.

Ладно, пойдём от обратного. Если уж я оказался в теле оперативника двадцатых годов прошлого века, наверняка, именно Егор Быстров был выбран не случайно. Что-то нас роднило, и не только одинаковые имя и отчество.

Какой стол выбрал бы я, Георгий Победин?

Этот? Нет, слишком близко к окну с плохо законопаченной рамой — сквозит из каждой щели! Терпеть не могу сквозняков и вряд ли бы выбрал этот стол.