– Я – Зоров, – сквозь зубы поправил Мирон.

– Вот и я о том же. Что за фамилия? Я понимаю – Взоров или Узоров, ну, на худой конец, Невзоров. А твою фамилию как интерпретировать?

– А вашу? – озлился майор. – Моя от слова «зоркий».

«Его легко вывести из себя, – заметил про себя Петр. – Это жаль, это в работе помешать может. Воспитывать его еще придется. А волнуется перед приходом агента – это хорошо, значит, дело ему небезразлично».

Горюнов не ошибся. Зашедший в комнату Тарек (входную дверь ему открыл Зоров и помог повесить куртку в шкаф) бросил на стол два блока «Winchester» – он их достал из темно-синей дорожной сумки. Оттуда же извлек бутылку арака.

Мирон смотрел на все эти приготовления с большим скепсисом и сдерживаемым осуждением. Петр, пока Зоров мялся в дверях, встал и начал крепко обниматься с Тареком.

Когда они заговорили, Зоров сперва прислушался, затем нахмурился, потом в восхищении замер. Он едва понимал, о чем толкуют эти двое мужчин, похожих друг на друга неуловимо, как братья, с одинаковым загаром и схожей мимикой и жестикуляцией. А уж чтобы так по-арабски говорил русский, Мирону слышать и вовсе не доводилось. Он поймал себя на том, что уставился влюбленно на полковника, которого несколько минут назад хотел придушить.

– Нас тут пишут? – первое, что спросил Тарек.

– Нет, – покачал головой Горюнов. – Спасибо, дружище, что приехал. Я теперь на приколе. Как ты устроился в Париже?

Тарек кивнул и похлопал Петра по плечу с благодарностью во взгляде:

– Ты хлопотал насчет Парижа? Абдуззахир твой там верховодит, а я приглядываю за ним. Но теперь в Стамбуле изображаю радикала, благо не приходится изобретать велосипед. Все закономерно – я был в оппозиции, суннит, имею опыт террористической деятельности – сам Бог велел сделать следующий шаг в ИГИЛ[15]. Но главное, тот человек. Помнишь турка, что приходил к нам в цирюльню? Франтоватый тип. Он твой агент? – Тарек сел рядом с Петром на диван и обратил внимание на ведерко с финиками, прочел этикетку. Улыбнулся. – Ты решил подшутить над стариком? Чтобы персидское угощение мне поперек горла встало?

– Очень даже вкусно! – Горюнов бросил в рот финик, посмеиваясь. Он знал, что Тарек участвовал в ирано-иракской войне. – Мне же не встанет поперек горла турецкий табачок. Дисциплинируй себя. Выбирай лучшее у противника. Чего уж говорить, финики у иранцев отменные. А ты любишь сладенькое.

– Шайтан с ними! – махнул рукой араб и тоже взял финик. – Так что насчет турка? Тебе не интересно?

– Где и при каких обстоятельствах ты с ним виделся в Стамбуле?

– Пацан понимает арабский? Можно при нем? – Тарек покосился на Мирона.

– Это мой подчиненный. Вместе работаем.

– Товарищ полковник, – вмешался Зоров, услышав, что разговор о нем. – Этот тип, похожий на Саддама Хусейна, назвал меня мальчишкой?

– Я бы перевел уничижительнее, – не пощадил самолюбия майора Петр, – пацаном. Кстати, он понимает по-русски.

– Немного, – с сильным акцентом сказал Тарек с усмешкой в глазах. – Проходил в СССР стажировку. Ты еще тогда не родился, хабиби.

Акцент араба сделал его еще более похожим на Петра.

Кое-что о полковнике Горюнове Зорову удалось разведать. Мирон был не таким уж нервным увальнем, каким вообразил его себе Петр. Впрочем, этими качествами Мирон тоже обладал: и медлительностью, с одной стороны, но и нервозностью – с другой. Правда, на этом своем нерве он принимал неординарные решения, что определенно способствовало его повышению по службе.

Работа под началом Горюнова, в новом, выделенном практически под Горюнова направлении, и стала очередным повышением. Было еще одно, что смущало Мирона. Его попросили приглядывать за полковником, направлять в русло правил и порядков, заведенных в ФСБ и конкретно в их Управлении по борьбе с терроризмом. Зорову объяснили это тем, что Горюнов не знает тонкостей контрразведывательной работы, но Мирон понимал – если бы он вернулся из зараженной радиацией зоны, то требовалась бы дезактивация, своего рода карантин. А на такой «карантин» нужно время. Не допускать его до работы – значит, оскорблять недоверием, тем более всевозможные проверки он прошел, и в то же время нельзя исключать, что, находясь на острие, он мог вступить с противником в контакт более тесный, чем допускалось инструкциями по связи разведчика с его информаторами и агентами.