Вскоре после этого Гитлер отправился к Берхтесгаден и Бергхоф. Он ни слова не сказал ни Браухичу, ни кабинету министров, ни мне о его ближайших планах и политическом курсе. Единственная вещь, которую он сказал двоим из нас, было, что он использует нынешнее плохое впечатление, которое, особенно за границей, произвели отставки Бломберга и Фрича, чтобы сделать кардинальные перестановки в кабинете: он определил фон Нейрата на должность главы тайного совета кабинета, чтобы не создать впечатления о какой-либо перемене курса в нашей внешней политике.

После того ужасного дня, когда Бломберг подал в отставку, я поговорил с ним еще раз на следующий день [28 января 1938 г.].

Он вручил мне ключ от своего сейфа и два больших запечатанных конверта. Один содержал секретный приказ о наследнике Гитлера, а другой – меморандум Фрича по командованию вооруженными силами, который он выносил на обсуждение весной 1937 г., после тех учений. Он стал тогда причиной важных дебатов между ними, и Бломберг угрожал подать в отставку, если Фрич будет настаивать на передаче этих записей фюреру, но оба они согласились изменить мнение. Уходя, он не оставил мне ничего, кроме этого, ни в письменном виде, ни на словах.

Он сообщил мне, что он отправляется в путешествие по Индийскому океану вместе с женой, но прежде он задержится на несколько недель в Италии; и даже таким образом он не мог бы путешествовать целый год. Он планировал написать мне в подходящий момент, чтобы спросить разрешения у Гитлера разместиться в своем коттедже в Бад-Висзее. Он вложил половину денежной суммы в свадьбу Дорочки, поскольку было бы неправильно откладывать свадьбу на неопределенный срок.

Я потратил некоторые усилия, составляя такой подробный отчет об этом деле, чтобы по крайней мере одна правдивая версия была передана на бумаге: версия Гисевиуса и другие слухи и сплетни, ходившие в кругу генералов и партийных руководителей, необоснованны и лживы. Предположение, что тайная полиция приложила руку к делу Бломберга, явно ошибочно. Что касается Фрича, я и сегодня все еще считаю, что обвинение против него было сфабриковано для того, чтобы его дальнейшее пребывание на этой должности стало невозможным: я не знаю, кто стоял за этим, скорее всего, либо Гиммлер, либо Гейдрих, его злой гений, ведь в СС и вооруженных силах было хорошо известно, что Фрич был непримиримым противником военных устремлений СС, когда штурмовые подразделения утратили свое влияние.

Всю первую неделю после 4 февраля я пребывал в изумлении в связи с моим назначением на должность начальника ОКБ – Верховного командования вооруженными силами, и, естественно, я никогда не предполагал, что принятый мною меч был обоюдоострым. Это становится ясно из записей, занесенных Йодлем в его дневник, что я тогда мог дать ему только краткое изложение событий.

Возможно, речь, произнесенная Гитлером перед его берлинскими генералами накануне встречи кабинета министров, заслуживает, чтобы немного упомянуть о ней: он тактично объявил, что произошло и каковы результаты этого и что он принял на себя должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами, в то время как было учреждено верховное командование во главе со мной. Только генерал фон Манштейн спросил, будет ли также назначен начальник Генерального штаба вооруженных сил, на что Гитлер ответил, что должность вакантна до тех пор, пока не появится подходящий человек.

Тогда я полностью осознавал, что я, как послушник, стоял перед лицом огромных трудностей и что я вступил в новый мир, но с другой стороны, я обнадеживал себя мыслью, что я смогу найти поддержку среди моего хорошо знакомого старого вермахта моего управления вооруженных сил, чтобы надлежащим образом выполнить задачу, возложенную на меня; но что она будет фактически неразрешимой и что я стану жертвой необузданной диктатуры Гитлера – такие вещи невозможно было предугадать. Для выполнения его планов, которые нам были неизвестны, ему нужны были безвольные инструменты, не способные препятствовать ему, люди, которые были бы покорны и верны ему в истинно солдатских традициях. Как легко осуждать это тем, кто не стоял под ядрами и пулями и кто день ото дня не сталкивался с таким дьяволом, каким был этот человек! Я не отрицаю, что я тоже ошибался, возможно, я упустил возможность заставить его по крайней мере сколько-нибудь сдерживать себя; но в военное время, когда на карту было поставлено все, это было вдвойне тяжело. Теперь я свято убежден, что это было бы в равной степени невозможно и любому другому генералу, даже если бы он был упрямее, решительнее и умнее меня, – остановить наше падение в бездну.