сочинил гимн раненному, но устоявшему зубу
с финальным пожеланием самому себе
осторожнее надевать очки,
чтобы не выткнуть дужкой глаз.
Он работал в заводской многотиражке,
бичевал пятистопным ямбом
                                 прогульщиков и пьяниц.
Перестал заикаться. Вставил зуб. Женился.
В 1990-х газета закрылась.
Перешёл в отдел сбыта – закрылся завод.
Пошёл учителем в школу —
                                дети его не слушались.
Рано созревшая семиклассница
кулаком разбила ему нос,
когда на уроке он пытался заставить её
раскрыть учебник и нечаянно задел
                                                    ей грудь.
Классный журнал был залит кровью.
Его нетребовательная муза
не исчезла вместе с заиканием.
Рифмы роились вокруг него, как мухи,
он насаживал их на булавку
                               своего детского остроумия,
и они жужжали на ней, как веретена судьбы,
не давая ему забыть, к чему он призван.
Он устроился в свадебное агентство,
сочинял сценарии праздников,
шутки для тамады,
рифмованные величания новобрачным,
оды ветеранам супружеской жизни.
В сорок лет умер от инфаркта,
затаскивая в трамвай мешок картошки,
выгодно купленной с машины
на площади перед центральным рынком.

2023

Правнучка Гёте

Екатерина Алексеевна Трейтер
преподавала фортепиано
                                   в музыкальной школе.
Я проучился у неё три года.
Тогда я не знал, что в нежно-голубых жилках
на висках моей учительницы музыки
течёт кровь Иоганна Вольфганга Гёте.
В Веймаре он увлёкся женой соседа,
камер-ревизора Трейтера.
Мальчик, дитя их любви, стал Трейтером,
но имя получил в честь настоящего отца.
Сохранились письма Гёте к его матери
с упоминаниями о маленьком Иоганне
и кисет с вышитыми бисером
портретами отца и сына.
Их сходство бросалось в глаза.
Иоганн выучился на врача,
поступил на русскую службу
и навсегда остался в России.
Его потомки по мужской линии
сохранили фамильное сходство
с великим предком.
Особенно в профиль.
Румяная, белокожая, светловолосая,
Екатерина Алексеевна жила с матерью.
В сорок лет она стала ходить с палкой,
голову повязывала платком, как старуха,
чтобы садиться в трамвай
                                с передней площадки
вместе с инвалидами и пенсионерами,
и чтобы в вагоне ей уступали место.
Палка и платок означали,
что она не собирается жертвовать комфортом
ради призрачной надежды
пленить какое-нибудь мужское сердце
своим блекнущим румянцем,
голубыми жилками под тонкой кожей,
консерваторским образованием,
хорошим знанием «Фауста»
                       в переводе Холодковского.
Судьба не носит колокольчика на шее.
Однажды её попросили аккомпанировать
                                                             певице,
исполнявшей романсы на стихи Пушкина
на пушкинской конференции в пединституте.
Среди докладчиков был полковник
медицинской службы в отставке,
вдовец, пушкинист-любитель.
Ему представили её как правнучку Гёте,
для краткости опустив ещё три-четыре «пра».
В перерыве пошли в буфет, он рассказал ей,
как Жуковский в Веймаре встречался
                                                    с её предком,
и тот вручил ему своё перо с просьбой
передать его Пушкину. Пушкин хранил
                                                             подарок
в сафьяновом футляре с надписью «Перо Гёте».
Всё это она знала и без него,
но делала вид, будто впервые слышит,
удивлялась, ахала.
Когда на сцене, садясь за рояль,
она повернулась к нему боком,
он тоже мысленно ахнул,
увидев профиль веймарского олимпийца.
Пушкин знал его по висевшему у него
                                                        в кабинете,