С Артуром у меня все становится особенным: песни, мысли, места, в которых мы были вместе.

Фирменный голос Лауры с хрипотцой льется из моих наушников, а я тут же перевожу смысл песни, цепляясь за фразы:

«Обними меня так, словно ты никогда не теряла терпения.

Скажи мне, что любишь меня больше, чем ненавидишь…»

Мое сердце подпрыгивает, и начинает учащенно биться. Конечно, я знаю, что смысл песни не про нас, не стоит воспринимать текст, как есть, но понимаю, что хотел он сказать мне: он скучает, а как же скучаю я, знал бы ты…

Вздыхаю, отключаю телефон, стягиваю наушники, решая, что ни к чему очередной раз бередить душу. Кинуть бы номер Артура в блок, хоть это совсем по-детски, но не могу… Какая-то ниточка, которая связывает нас, есть сейчас, и пока мне это необходимо.

Вот все же ему сказала, попросила не беспокоить меня, только зачем продолжает быть рядом? Даже на расстоянии чувствую его заботу, от чего наворачиваются слезы, хочется со всех ног бежать к нему, и одновременно в другую сторону, подальше от него. Надо немного потерпеть, уговариваю себя. Когда-нибудь Артуру наскучит заниматься своей псевдо заботой обо мне, и я смогу жить спокойно. А смогу ли? Смогу, наверное, смогу.

- Дианочка, можно к тебе? – вырывает из моих размышлений мама.

- Да, мам, заходи, - отвечаю ей и присаживаюсь на кровати.

- Завтра на прием к девяти утра, - напоминает мне мама, а я лишь киваю в ответ, - ты плакала?

Я здоровой рукой вытираю уголки глаз, улыбаясь:

- Не волнуйся, просто песня грустная, - отвечаю с натянутой улыбкой.

- Хорошо, - ведется мама на мою отговорку, зная, что я часто плачу под печальную музыку, - Диана, я хотела тебе сказать, что мы с папой решили, что тебе стоит посетить психолога. Прием завтра в десять после осмотра, - безапелляционно заявляет мама.

Мои глаза тут же вспыхивают в праведном гневе. Ну уж нет!

- Зачем, по-вашему, мне психолог? Я ненормальная что ли? – взрываюсь я.

- Доченька, - пытается быть ласковой мама, - мы переживаем. То, что ты села руль мотоцикла стало последней каплей. Я не могу тебе позволить больше совершать опрометчивые поступки.

- Я никуда не пойду. Сказала же, что на мотоцикл не сяду больше, - твердо заявляю я.

- Я уже обо все договорилась. Один прием, - так же твердо отвечает мама.

- Я всё сказала! Сходи сама к мозгоправу лучше! А мне не надо! – я киплю от злости, потому что знаю, что родители уже обо всех договорились, и все, что я скажу психологу, дойдет и до них. Проходила такое в свои тринадцать лет.

- Диана! Не спорь!

- Да что вы! Не думаю спорить! Сказала, нет, значит, нет. Хоть насильно тащите, не пойду, - упираюсь я.

Мама устало вздыхает, понимая, что меня не переубедить. Чем старше я становлюсь, тем упрямей. Правда не со всеми, но родители об этом не знают.

- С папой будешь сама разговаривать.

- Да, пожалуйста! – зло выплевываю я, понимая, что с папой я точно справлюсь. Он всегда был мягче, не такой суровый, хоть и делает вид, что очень строгий. С мамой всегда было сложнее, наверное, мой характер отчасти в нее, хоть я и слышу часто, что они не знают, в кого я такая уродилась вредная.

Мама встает, направляясь к выходу, оборачивается.

- Диана, мы же для тебя стараемся. Хотим, чтобы ты не пострадала, - добавляет мама.

- Знаю, - устало и раздраженно отвечаю ей, - но и ты пойми, если в тринадцать лет я проглотила то, что ваш врач всё вам рассказал, то сейчас я вам этого не прощу. Лучше не уговаривайте.

Мама ошарашенно смотрит на меня.

- Откуда ты…

- Знаю? – перебиваю я, - мам, пусть я для вас ребенок, но совсем не глупый. То, что психолог вам всё рассказывает, я поняла быстро. Вы же абсолютно не шифровались! Я только обмолвилась, что хочу уехать куда-нибудь в горы, а не на море очередной раз, через день ты прискакала с путевками в Норвегию. Я так разозлилась, что тут же отказалась, сказав психологу, что хочу на Алтай (это первое, что пришло мне в голову), и, вуаля, через два дня билеты в Горный Алтай.