– Как приличный, – подтвердил я.

По сравнению с ее жилищем моя берлога тянула на царские покои. Со стен тут и там понуро свисали лоскуты просаленных обоев, а линолеум на полу напоминал застывший ледоход.

– Так вот и живем, – весело пояснила Люсьен, правильно истолковав причину моего оцепенения. – Всё руки не доходят, а мужика-то в доме нет!

Я пропустил последнюю фразу мимо ушей и вместо ответа вытащил из сумки пузырь.

– О-о! Гость в дом – Бог в дом. А закуска есть?

– На тебе вместо закуски, – сказал я, показывая шампанское.

– Это на утро, – деловито заметила Люсьен, убирая бутылку в холодильник. – Встретим его вместе, а? – добавила она и подмигнула так, что внутри у меня всё перевернулось.

Люська! Кто бы мог подумать?! Неужели это ты, чистенькая, обаятельная, целеустремленная? Неужели какой-то гад смог одним махом выкорчевать в тебе всё хорошее?

– Стаканы у меня побились, мы из кружек будем, ладно?

Из коридора раздались шлепки босых пяток, и на кухню выбежала маленькая девочка в застиранной кофте.

– Мам, – проскулила она. – Дай покушать.

– Иди спать! – злобно крикнула Люсьен. – И не мама я тебе, поняла, дура? Я тебе сестра, сколько еще повторять? Иди ложись, сказала!

– Сестра, я кушать хочу.

– Щас врежу, сволочь! Всю кровь мою выпила!

Я посадил девочку на колени и обнял. Она не плакала – только всхлипывала, недоверчиво рассматривая меня черными глазищами. Что ей приходилось видеть на этой полуразрушенной кухне – какие оргии, какие вакханалии? Что вообще она видела в жизни, сидя в углу, как мышонок? И что ожидает ее впереди – совместные пьянки со старухой-сестрой? Грязные, шершавые пальцы собутыльников, оставляющие болезненные царапины?

Я выудил из пакета шоколадку и отдал ее девочке.

– Это мне, да?

– Тебе, Оксан.

– Вся? – изумилась она.

– Да, – у меня вдруг задрожал подбородок, и я поспешил закурить.

– Спасибо, дядя. Я пойду, ладно? – спросила Оксана, не двигаясь с места.

Она смотрела на меня так внимательно, будто хотела запомнить на всю жизнь. В ее взгляде было столько благодарности, что я, не выдержав, отвернулся.

– Дядя, а как вас зовут?

– Миша.

– Спасибо, дядя Миша.

Оксана скрылась в комнате. Как раз к этому времени Люсьен справилась с пробкой и наполнила две эмалированных кружки, одну – темно-зеленую, другую – бежевую, с наивной ромашкой на боку.

– Зря, – сказала она. – Звереныша баловать нельзя. Где я ей потом шоколада напасусь?

– Сука ты, Людмила. Она же тебе сестра. Сколько ей сейчас?

– Года четыре, кажется. Ну, давай.

Мы выпили и по очереди закусили длинным вялым огурцом. Водка отдавала древесиной, небось, и правда братья-поляки сработали. Или посуда Люсьен так пропиталась дешевым пойлом, что вонь сивухи стала ее физическим свойством.

Люсьен налила по второй, слегка сократив мою долю и существенно увеличив свою. Говорить было не о чем. Любые воспоминания неизбежно привели бы нас к той теме, которой ни мне, ни ей касаться не хотелось. Я собрался рассказать анекдот, но Люсьен настолько вдохновенно смотрела в свою кружку, что я передумал.

– Давай, – кивнула она и утрамбовала сто пятьдесят грамм в один глоток.

На кухню незаметно вошла Оксана и остановилась у стола.

– Чего тебе? – утробно спросила Люсьен, прочищая севшее горло.

– Это вам, – улыбаясь, сказала сестренка и положила перед нами по кусочку шоколадки.

– Ну всё, иди спать. Здесь взрослые, не мешайся!

Оксана помахала мне ручкой и отправилась в комнату.

– Спокойной ночи, – пожелал я ей вслед.

– А как это? – спросила она.

Я выразительно глянул на Люсьен, но та была занята бутылкой.