Громче.

Ярче.

До натянутой струны, до обрыва, до чужой боли, которая ощущается как своя. И Таннис закусывает губу, а во рту становится солоно.

– Ты моя, понимаешь? – Он стирает кровь, позабыв о том, что многие смотрят отнюдь не на сцену. – Моя и только…

– Твоя… пока сама этого хочу.

Кейрен отступает и убирает руки, без которых становится холодно. Или это проклятие королевы заставляет Таннис дрожать?

Конечно.

Музыка. И вновь нервный хор скрипок, которые, перебивая друг друга, спешат рассказать Гуннару из рода Синей Стали, что королева станет мстить, а он, беспечный, отмахивается, не чует, что скоро война.

Женщины коварны.

– Моя… – Кейрен встает. Он тень за спиной Таннис. И руки его на плечах надежны. Сама она запрокидывает голову, смотрит ему в глаза. Но в темноте ложи не разглядеть.

…падают ядом слова королевы. И хмурится король, сомнениями обрастает душа его. Вот он, стареющий, но крепкий, подходит к краю сцены, как к обрыву. Голос его низкий пробирает Таннис, она уже не понимает слов, но сама музыка – его сомнения.

Верить?

Кому из двоих? Чаши весов в его руке колеблются. Опасны псы, и люди ропщут, мечутся тенями за королевской спиной. Вздымают руки в мольбе: избавь от чужаков.

…посмотри, почернел белый камень.

Это знак.

– Моя и только… – лихорадочный, безумный шепот. И Таннис, поймав его руку, прижимает к губам, отвечая:

– Твоя…

И это правда.

…война вскипает на подмостках. Кренятся стяги, и сталь сияет, грохочет медный рукотворный гром. Движется войско. Стоит королева, вздымая над головой расшитый стяг. На темно-красном, черном почти полотнище цветет белая роза.

И снегом сыплются под ноги войску лепестки.

…ради мести.

…ради гнева королевского.

…уничтожить. Вырезать. Всех. И совокупный вой толпы, которая подгоняет несчастного короля, заставляет Таннис отпрянуть, прижаться к Кейрену. А он лишь крепче обнимает ее, словно цепляется, боясь потерять.

И тишина. Странная. Белая.

Зыбкий голос королевы, в котором – ожидание.

Эхом – мягкий бас Гуннара.

Нить слов, в котором и обида, и горечь, и прощание, прощение, многое, что заставляет сердце замереть. И снова снег лепестков, который собирается в руках королевы. Полная горсть, и больше. Сыплются, укрывая сцену… и она, касаясь этого снега губами, просит прощения.

У кого?

– Все было не так… – шепот Кейрена в наступившей тишине кажется оглушающим. И Таннис оборачивается, пропуская миг, когда белое становится алым.

Грохот.

И вой скрипок. Треск ткани мира. Пламя, получившее свободу. Хор стонет, кричит, от криков этих рвется сердце, и Таннис затыкает уши, чтобы не слышать.

Она не хочет вновь видеть…

Шелковые языки огня, поднимаясь над сценой, скрывают людей…

Ткань. Просто-напросто ткань… и дым ненастоящий… Кейрен рассказывал, что его производит специальная машина, которую прячут под сценой. И другая машина создает ветер, который заставляет шелковые полосы раскачиваться.

Все ложь.

И Таннис с немалым облегчением выдыхает. Ложь, красивая, но не имеющая ничего общего с истинным огнем. К лучшему… что сегодня за день такой?

– С тобой все…

– Хорошо. – Она вновь целует раскрытую ладонь Кейрена. – Все замечательно. Просто… опера…

– Сильная постановка. – Он гладит шею Таннис, и от нежности этих прикосновений вновь накатывают слезы. Глупая девчонка, ну сколько реветь-то можно?

Тем паче без повода.

– Сильная…

Повержен король. И Гуннар из рода Синей Стали осаждает древний Элодиниум. Обрывки пламени трепещут на остриях копий. А голос перекрывает совокупный рокот труб.

Сдаться…

…и раскрываются ворота. Бредет королева, боса и с непокрытой головой, в черном мешковатом платье, она преклоняет колени перед тем, кого и любит, все еще любит, и ненавидит.